УТЕШИТЕЛЬ

Якуб Султыгов


Жизнь наша только на первый взгляд – цепочка связанных друг с другом событий. С годами из памяти уходят люди, действия, потери и победы, которые казались в свое время судьбоносными, огромными кусками твоего бытия. На смену им приходят новые лица, группы, мелкие или грандиозные дела. Мы приучены к тому, что у всякого явления есть начало, середина, конец. Однако один единственный взгляд со стороны, ясно напоминает о параллельных событиях, одновременных шагах носителей различных судеб. И это становится для нас важнейшим уроком.

Человеку полезно наблюдать закономерности, которые напоминают о себе в течение дня и ночи, на примере отдельного гражданина или государства. Наблюдать и рассуждать.

Автор: © Султыгов Якуб Суламбекович ([email protected]), 2018

Издатель: Султыгов Якуб Суламбекович

ISBN: 978-5-600-02234-8

Редактор: Костоева М.А.

Верстка: Оздоев М.С. ([email protected])


Оглавление


Психи и логика

– Здравствуйте, дорогой друг, пожалуйста, садитесь, – профессор Исаев жестом указал на диван. – Вы понимаете, причина вашего вызова не вполне обычна для нашей клиники. Наблюдая за вами не первый день, просматривая видеозаписи, мы пришли к выводу, что вы нуждаетесь в совершенно новом лечении.

– В каком именно?

– Речь о новейших достижениях медицины. Новые лекарства, разработанные нашими фармацевтами, дают потрясающие результаты. За много лет своей практики, я подобного не помню.

– Профессор, я не нуждаюсь в ваших новых лекарствах, если вы находите их потрясающими, то тряситесь сами, пока не надоест.

Профессор Исаев вдруг почувствовал, что теряет привычное самообладание. Кровь прилила к его лицу, он тихо спросил:

– Вы готовы всю жизнь провести в четырех белых стенах, рассказывая небылицы о каком-то плато Нгоронгоро? Поймите, у вас есть все шансы получить самое эффективное лечение.

– Там, в степях Нгоронгоро, вас бы еще быстрее вылечили от вашей самонадеянности. Воображаете, представляете себя неким верховным существом, которому позволено лепить, словно из пластилина, чужие мысли, планы, надежды, правду? Вы самонадеянны.

– Судя по вашим словам, гражданин Мор, вы мало похожи на сумасшедшего, – Исаев отвернулся к окну, – однако я поставлю вопрос о необходимости лечения перед куратором из Комитета.

– Вы видели вопрос? Уяснили его символ? Он, чтобы стоять, должен опираться на точку, а она - круглая! – Мор смеялся, опустив лицо к полу.

– Уведите его в палату, – профессор подал знак санитарам и четыре человека с палками двинулись к пациенту.

– Друзья мои, – человек из Нгоронгоро обращался к каждому из них, – я уйду от вас, когда посчитаю это необходимым, а пока вперед, мне баю-баюшки-баю пора…

– Вы обречены на тщетную надежду, – обращаясь к пациенту, главный психиатр впервые за многие годы сорвался на крик, – вам никогда не достичь безумных целей, что занозами сидят у вас в голове!

– Я не возьму из миллиарда слов и горсти для вас. К чему тратить звуки? Мне судьба может подарить встречу с учителем, у которого есть ответ, и с ребенком, который возвращает надежду. Вам же остается мир сумасшедших.

– Заприте его, а если надо заколотите дверь большими гвоздями, – профессор облокотился на белую тумбу и дрожащими пальцами достал портсигар.

За большой металлической дверью слабо слышны слова и звуки. Прямо над кроватью виднелось оконце с сеткой из толстых железных прутьев. Гость из Нгоронгоро подтянулся и попытался заглянуть в соседнюю комнату. В этой комнате на полу сидел почти голый человек и двигал рукой небольшой камень. Нагибаясь вперед, он нюхал камень, подталкивал его носом, закрывался от него ладонями.

– Ты как сюда попал? – спросил Мор безумца.

– Ты что, умеешь говорить, да? – хрипло заорал человек.

– Тише ты, тише, не кричи. Я просто хотел узнать, есть ли выход из твоей комнаты.

– Выхода нигде нет, – человек скосил глаза, дико улыбаясь солнечному свету, упавшему на его лицо, – все в камне, без пропуска, дыр, проходов, плотно, надолго все… Ты скажи, если камни молчат, тогда они знают?

– Что знают? И как это камни молчат?

– Я п-пп-п-пом-мню, – гримаса скривила его лицо, – что если кто-то молчит, значит, он знает больше всех. Послушай, камни всегда молчат! А!? Знают больше всех?! И еще, если камни молчат, значит это им нужно?

– Кому, им?

– Кирпичам!

Гость из Нгоронгоро беззвучно рассмеялся, сползая по стене. К стенам маленькой комнаты прибавилась стена бессмысленности, стена чужого безумия. Он затих, а затем пригнул голову и стал жадно вдыхать воздух. Камни молчат, но запахи рассказывают много и долго, обо всех и каждом. Надо только не спешить.

Дава-Даа

Маленький мальчик сидел на шкуре неизвестного животного и сгребал руками песок. Он лепил гору, на которой собирался построить замок из камней. Мальчик не обращал внимания на назойливых мух, круживших над шкурой, и не замечал сильный ветер, трепавший его волосы. Усердно сгребая песок, малыш встал на колени, используя кисти и локти, насыпал холмик серого песка.

Он взял в руки несколько камней, которые нашел на дне оврага и спрятал от посторонних глаз. Два золотых самородка, огромный изумруд, и прозрачные подобно слезе, весело сверкающие солнечными лучами алмазы, речные голыши и осколки гранита послужили ему строительным материалом. Словно подчиняясь известной всему миру гармонии, малыш уложил в основание своего замка обычные камни. Сверху он украсил их алмазами и увенчал это строение золотыми самородками, на которые аккуратно положил зеленый изумруд.

Вдали от берега сновали, подобно муравьям, люди. Шумно проезжали машины, увозя в неизвестный мир неизвестных людей. На террасе возле дома, построенного из черного камня, утопая в мягком кресле, потягивал воду из алюминиевой кружки мужчина лет пятидесяти. Рядом с ним на плетенном соломенном стуле сидел другой мужчина, сухопарый, с припухшим веком левого глаза. На дне кружки был пробит инвентарный номер 567483. Пятьсот шестьдесят семь тысяч четыреста восемьдесят три. Там мог быть любой номер.

– Посмотри, что это светится перед тем босяком? – хозяин кресла кивнул в сторону берега.

– Кусочки зеркала, дети любят лепить такие «секреты», а солнце превращает их в бриллианты, – усмехнулся в ответ сухопарый.

– Может быть, все может быть, – мужчина поднялся, опираясь на подлокотники кресла, вытер пот со своей крупной, коротко стриженой головы, – однако же, иди и проверь. Я чувствую, он рядом. Пусть даже, как повторение, но он рядом. Мы можем слушать людей, слушать их слова, но верить можем только собственному чутью.

***

– Скоро ночь и все должны спать, – маленький мальчик рассуждал, тихо разговаривая с собой. Он смотрел на свой великолепный замок и улыбался. Ветер крепчал, легкий озноб пробежал по телу малыша. Он взглянул на небо и почувствовал тревогу – среди белых облаков над горизонтом вырисовывалась темная тучка. Он боялся гроз, особенно ночью, когда все погружается во мрак, и царствуют только гром и молнии. Тогда ему казалось, что в комнате кто-то чужой и страшный прячется по углам. Холодный страх проступал на нем липким потом. Но ему было жалко чудесного замка, который размоет скорый дождь. Он встал и накрыл его тяжелой рыжей шкурой, но сделал это неловко и упал всем телом сверху. Порыв ветра поднял песок и малыш, прикрывая глаза, быстро побежал вдоль берега. Он сильно запыхался, но не останавливался, боясь оглянуться и вновь увидеть темную тучу…

Когда мужчина с припухшим левым веком, добрался до места, то ничего не обнаружил. Он несколько раз со злостью ковырнул ногой песок и разразился руганью. Первые капли дождя заблестели на его щеках. Однако он не обратил на это внимания и только потягивал воздух носом, словно пытаясь уловить некий запах. Резко склонившись, он замер в поклоне и аккуратно отгреб песок в сторону и приподнял край шкуры. Из-под нее взлетела черная муха. Шкура была сырой, на ней виднелись красные прожилки.

– Дурно же ты, дрянь, пахнешь, – мужчина плюнул. Помыв руки в морской волне, он отправился обратно.

Мальчик промок, казалось до нитки, однако не испытывал особого холода и забравшись на мансарду старой крашенной в кирпичный цвет дачи, улегся на сухие доски. Кругом сверкали молнии, бушевал ветер и впервые малыш почувствовал, что вместо страха перед сумраком грозы он испытывает некое чувство радости, даже восторга. Его не пугали, как прежде огромные черные тени оставляемые игрой света и мрака. Он видел красоту ночи, дождя, разрываемые собственной тяжестью серебряные капли воды; все переливалось, светилось, клокотало - словно единый, живой организм. Он чувствовал волну блаженства, потягиваясь всем телом. Ему было хорошо, и он не обращал внимания на холодные брызги, попадавшие на него. Устремив взгляд прямо вверх перед собой, мальчик вдруг увидел отчетливую тень, очень похожую на человека... Кто бы это ни был, он не был призраком или плодом воображения. Малыш почувствовал слабую тревогу и осторожно, стараясь не дышать, приподнялся...

На стуле, упавшем набок, сидел мужчина в старом длиннополом пальто. Малыш увидел черные, и седые волны волос, короткую щетину на щеках незнакомца. Человек вдруг посмотрел в его сторону и мальчик не успел еще опомниться, как услышал его голос: «Не бойся, иди сюда». Не отрывая локтя с колена, мужчина рукой пригласил его спуститься вниз. Однако малыш замер и испугано смотрел на незнакомца. Он напомнил ему нищих, которых неоднократно видел в своей жизни. Эти бродяги казались таинственными и опасными людьми. Но вдруг стало светло благодаря золотистым нитям лунного света, проникшим в дом. Мальчик успокоился и осторожно стал спускаться вниз по лестнице. Старые деревянные ступени скрипели под каждым его шагом.

– Ты кто? – чуть дыша, спросил малыш незнакомца.

– Я – гость, – ответил мужчина.

– Скажи имя твое, – попросил мальчик.

– Имя расскажет обо всем. Зачем тебе мое имя? – глаза незнакомца теперь смотрели на ребенка холодно и внимательно.

– Ты прав, имя расскажет все, но бояться этого не надо, ведь ты обретешь доверие, – сказал малыш с улыбкой.

– Хорошо. Меня зовут Мор. Я гость из Нгоронгоро.

– Я знал, ты должен был когда-нибудь появиться. Я – Дава-Даа!

– Дава-Даа?! Ты – здесь?! – Мор сполз на пол от радости и изумления.

Это было новое чувство, в котором смещалась память зверя и разум человека, болезнь и обретение истины. Что есть радость щенка, дождавшегося возвращения матери по сравнению с радостью человека достигшего цели? Данность, не более и не менее. Их не сравнить, как нельзя сравнить богатство океана с глотком воды, который спас гибнущего от жажды. Мор смотрел на малыша, как на сына, ласково и нежно.

– Я – Дава-Даа. – сказал малыш, положив свою маленькую ладонь на руку Мора. – Я сегодня еще расту. Я еще маленький, но знаю – я чувствую мир, время, тепло и холод, тайну и мысль, иногда лучше других. Я знаю, мы можем жить без того, что другим необходимо. Мы не можем жить по лжи.

Он замолчал и вновь, неожиданно громко спросил Мора:

– Скажи мне! – Ты уходил от погони? Да?

– Я уходил от зла, словно дым, улетающий в трубу. Они видели меня, но хватали пустоту! – Белые зубы обнажились от радости, которую испытывал гость из Нгоронгоро, и малыш засмеялся вместе с ним, захлебываясь от восторга.

– Дым, только дым и ничего больше они не увидят!

Они сидели, безмолвно глядя в окно, за которым мир тонул в пронзительной тишине.

– Когда я смотрю на ночное небо, то невольно вспоминаю тех, кого встретил в жизни, а затем потерял, а ты? – Мор тихо вздохнул.

– Дава-Даа знает, что люди уходят, в свой срок, навсегда. И так надо. Но это «всегда» усмиряет сердце невыразимой печалью. Я часто спрашиваю себя, разве можно простить тех, кто делает невинным больно, убивает их?

– Нельзя – Мор скрестил ладони перед собой, – только надо смотреть, может быть, они могут стать лучше, для будущего после них – детей, внуков, тех, кто слабее. Если же они не таковы и за ними ответ за смерть, они должны узнать возмездие.

– А их будущее, оно не будет чтить своих родных и близких, пропитанных и пропахших чужими страхами и мольбами, более той правды, о которой ты говоришь, Мор? И не будет им разницы в запахе чужого страха и своей прибыли. Разве их смутил запах чужого страха, оставшийся в запахе мочи или крови, кофе или табака, утонченного аромата духов или горечи кислого пепла в гортани? Они ведь найдут себе оправдание… Сытые и довольные, они не вспомнят обманутых и униженных, покалеченных и убитых. Они простят своих отцов и матерей за совершенную подлость и прижмутся к ним с нежностью, как все дети к родителям. Как ты прижимался в степях Нгоронгоро к теплу вскормившей тебя, как я, а я очень-очень люблю мою маму, прижимаюсь к ней любимой и родной.

– Ты говоришь не как ребенок, – Мор поднял голову, и чуть запрокинув назад, посмотрел в окно. – Это речи сказанные тебе? Урок других?

– Нет. Это сердце говорит. Дава-Даа – знает.

– Мир людей создан через сердце и живет им. Но есть еще необъяснимое чувство гармонии мира, словно ты знаешь, что точка отсчета выбрана правильно или неверно… Может быть и это подсказывает сердце?

– Конечно, ведь человек несравненно выше простой твари. Он знает больше, а значит и более, чем эта тварь, чувствует, – Дава-Даа посмотрел Мору в глаза.

– Разве вы, все люди, не живете подобно стаям птиц и другим тварям? – Мор развел руками, обернувшись к окну. – Когда рушится привычная работа, слабеет ваша полиция, исчезают продукты в местах покупок, когда без защиты ваши дети, женщины и старики, разве большинство из вас не испытывает тревогу? Когда белой смертью является медведь на лежбище безмятежных моржей и вцепляется когтями и клыками в самого слабого, не ближние, а лишь только близкие оказывают сопротивление. Мать или сородич, оказавшийся рядом, пытаются спасти жертву, а остальные, сбивая всё и всех, бросаются в океан…

Разве люди не подобны птицам, сохраняющим верность одному единственному всю жизнь? Подобны, но разум позволяет многим лишь уподобляться верным птицам. Волки в овечьей шкуре и овцы в волчьей могут быть лишь среди людей. Зверь не уподобляется, лишь маскируется под нечто, чтобы добыть пищу. Когда мать маленького крокодила несет его в водоем между огромных зубов, она не уподобляется мадонне – она остается рептилией, способной убивать и поглощать, рожать и защищать. Она умеет быть самой собой. В чем великий секрет всей человеческой философии, ее цена или никчемность, если не в вечном обсуждении вопроса, как остаться самим собой?

– Человек – это существо, которое вечно убегает от зверя благодаря вере, любви, красоте, искусству, воспитанию, – отвечал Дава-Даа с грустной улыбкой. – Кто-то понимает, что жизнь быстротечна, определена и закономерна и живет, склоняя голову в молитве, будучи радостью, а не бедой для других. Другой человек бежит при первой возможности заглянуть в страшное, испытать восторг и ужас от расчлененной плоти, равно как от чужого унижения и боли. Так бывает, дорогой Мор…

– Разве вы, люди, не сплачиваетесь в беде, делясь последним куском хлеба, разделяя кров и пищу с десятком людей в час беды? И разве не вы, вскоре оказавшись в благополучии готовы оплевать, уничтожить ближнего своего за одну монету?

– И много людей и тех, и этих. Словно в муравейнике растревоженном, тысячи и тысячи их двигаются, общаются, обещают, творят дозволенное, запретное или неизвестное. Нельзя всё сделать добрым и хорошим, но можно и нужно быть сильным против любого зла. Пока ты жив и жив твой враг, всегда можно оплатить счета.

– А если кого-то уже нет? – спросил Мор.

– И мертвые платят по счету, поверь мне, – ответил Дава-Даа.

Лучшая школа в стране

Детство большинства людей, оказавшихся современниками всякой эпохи, это стресс, во всех его неожиданных проявлениях. Школа, лицей, академия, гимназия – десять лет дисциплины и приобретения навыков. Одни сразу становятся на рельсы, и катятся в нужном направлении, не выбиваясь из колеи. Другие, в силу неведомых нам тайн и особенностей, всегда выпадают из общей массы. Их пульс, дыхание, манера засыпать, мало кушать, терпеть боль и демонстрировать необычную выносливость, непонятны большинству. Но так было всегда. Два человека из десяти почти всегда не вписываются в обычные нормы.

Гимназия, в которую его определили, была целью многих родителей, мечтавших гордиться своими детьми. На первое занятие вел его родной дядя, было это солнечным зимним днем. Впереди шли старшеклассники, которые бросали снежки в своих удаляющихся одноклассниц. Дава-Даа с любопытством смотрел на игру юношей и девушек. Ему нравился девичий смех, озорство ребят и вообще, что люди улыбаются. Он заметил, как, соскользнув с плеча, упал на снег черный шарф одной из девиц. Юноши, не на секунду не замешкавшись, с ухмылкой втоптали шарф в снег и грязь, и зашагали дальше.

– Ты идешь учиться в лучшую школу страны, – дядя говорил торжественно, словно находился на трибуне. – Конечно, ты - очень умный мальчик, но, все же, мне стоило многих нервов и усилий уговорить твоих родителей, договориться с директором гимназии, чтобы тебя сюда приняли. Здесь учатся дети людей воспитанных и достойных. Ты понимаешь это?

– Я уже знаю о многих из них больше, чем они знают о себе, – ответил Дава-Даа, и дядю вновь удивили недетской серьезностью его большие, темные глаза.

Класс Дава-Даа достался действительно очень интересный. В школе у него появилось множество друзей и добрых знакомых. У мальчишек и девчонок вскоре появились клички. Лупатый, Стена, Небоскреб, Куколка, Глобус, Шнур, Полковник, Снежинка, Левый и Правый. За каждой кличкой была интересная история.

Учительницей оказалась красивая женщина с миндальными глазами, женственная и спокойная. Клички появляются в детстве почти у всех, а остаются у двух-трех человек из класса. Причина этого никому не известна.

Блоха на цепи

Профессор строго оглядел студентов и остановил свой взор на самом маленьком из них, почти ребенке. Он раскрыл папку с бумагами, молча сел за большой темно-синий стол.

– Вы, – он обратился к маленькому студенту, – каким образом вы здесь оказались?

– Так же как и остальные, я сдал экзамены и поступил на факультет информационной аналитики.

– Сколько вам лет?

– Одиннадцать.

– Ну что же, очередной вундеркинд… Сколько же их было у меня. Должен заметить для всех, что действительный талант, дар, знания становятся очевидными очень скоро. Также скоро они могут обнаружить и свою несостоятельность.

– Итак, скажите, – профессор жестом усадил маленького студента на место и обратился к слушателям, – как объяснить слова поэта: «Лицемерен в загадке день»?

– Это значит, – слово взял любимец профессора, староста группы Александр Левин, – что выбор происходит из двух типичных для жизни человека состояний. Таковыми могут быть день и ночь, обретение и потеря, тепло и холод, благополучие и горе, кратко говоря, все антиподы в явлениях, в одном из них вероятны события, которые мы не в силах предупредить. Мы не можем их предугадать, исходя из обычного опыта.

– Это блестящий ответ, – профессор обратился к маленькому студенту – а ваша точка зрения по этому вопросу? Кстати, как вас зовут?

– Дава-Даа

– Странное имя, необычное. Может и ответы у вас необычные?

– Когда поэт говорит «Лицемерен в загадке день», он предупреждает нас, что очевидное может быть ложью.

Профессор тихо попросил Дава-Даа сесть на место, а затем долго рассматривал какие-то бумаги. Прошло несколько минут.

– Вы знаете, старая истина гласит, что краткость – сестра таланта. Я вот сейчас невольно подумал, что лучшая сестра таланта - ясность. Вы, – профессор с улыбкой обратился к Дава-Даа, – прекрасно сформулировали свой ответ. В четырех словах вы выразили весь смысл сегодняшней лекции. Однако же будет интересно, какая метафора, формула, выражение, на ваш взгляд, так же заслуживают внимания?

– Мне бы хотелось узнать, – Дава-Даа смотрел на потолок, – что значат для каждого в этой аудитории слова «у него только вошь на аркане, да блоха на цепи»…

Палата и коридор

Это случилось тремя годами ранее. Дава-Даа задыхался, ему не хватало воздуха, когда он говорил и более всего, если он пытался поесть. Врачи сказали, что у него пневмония, болезнь коснулась обоих легких. Ему абсолютно не хотелось кушать, только молча лежать и думать, думать где-то глубоко-глубоко в себе, почти не обнаруживая эмоций. Он лежал, часами взирая на белые стены и потолок, медсестер и соседей по больничной палате. На первый взгляд было видно, что девятилетний мальчик безучастен ко всему окружающему миру. Но Дава-Даа был лишь тих и спокоен, недвижим и молчалив. Он всё замечал и запоминал, подобно своим ровесникам, обнаруживающим в этом возрасте удивительную способность быстро понимать великие сложности нашего огромного мира.

Однажды ночью, когда Дава-Даа лежал под кислородной маской и был совсем слаб, в палату крадучись вошли два человека. Это не были взрослые люди, по годам скорее старшеклассники. Они вложили обрывки газетной бумаги между пальцев спящего малыша – соседа Дава-Даа и подожгли их. Бумажные ленты быстро сгорели, и огонь обжег спящего мальчика, который безумно задергал ногами, словно пытался бежать лежа на месте. Незваные гости рассмеялись, один из них вскрикнул: «велосипед! велосипед!» и они быстро исчезли в темноте коридора. Дава-Даа только немного показалось, что волосы одного из них на мгновение осветились красным бликом.

Утром пришел доктор с медсестрами и начал осмотр. Он потрогал волдыри на ноге малыша и покачал головой. Мальчик слабыми жестами показал, что с ним произошло – он оказался глухонемым. Ожог смазали мазью и замотали в белые бинты. Затем он обратил внимание и на Дава-Даа. Медсестры закрепили на его руках и ногах какие-то провода. Доктор долго простукивал и прослушивал Дава-Даа, осмотрел его буквально со всех сторон. Он дал указания медсестрам и ушел, унося с собой приборы.

На следующий день, после обеда, к кровати Дава-Даа подошли два подростка в больничной одежде. Однако он невольно подумал об этом: выглядели они вполне здоровыми. Один из них, что был с красно-рыжими волосами, ухмыляясь, спросил:

– Ты, наверное, сто лет будешь здесь лежать, такой бледный и слабый. Хочешь, мы тебя за нос подергаем, чтобы аппетит появился? Все медсестры только за тобой и смотрят, подумать только, ты у нас главный пациент.

– Я сегодня бледный, а завтра, может быть, ты, мразь, станешь совсем белым, – Дава-Даа говорил тихо, но с угрозой, – а за нос ты меня лучше не трогай. Даже запах мой не вдыхай – пожалеешь.

– Что-о!?– Рыжий подпрыгнул на месте, – ты, труп несчастный, еще угрожаешь? Вот сегодня ночью, когда все уйдут и спать будут, мы тебе устроим…

Ночью рыжий и его дружок исполнили свою угрозу. Один из них схватил Дава-Даа за руки, а другой нещадно крутил ему нос. От боли и обиды силы его словно утроились и он сумел освободить руку. Мгновенно схватив маленькое лезвие, которым он утром стриг ногти, Дава-Дава успел два-три раза порезать каждого из подонков. Истошные крики сотрясли больничные стены. Когда на место сбежалась смена дежурных медсестер, они увидели жуткую картину. На полу сидели дрожащие от страха, два окровавленных подростка. Один из них выпучил глаза, и под ним расплывалась желтая лужа, другой приглушенно стонал. Рядом на кровати, под чистым и белым одеялом спал совсем еще ребенок. Он дышал ровно и спокойно. Попытки узнать у подростков, что произошло, всякий раз заканчивались их жалобным мычанием. Старшая медсестра приняла решение – после перевязки обоим вкололи успокоительное и уложили спать. В палате наступила удивительная тишина, а за окном светила огромная серебряная луна. Свет ее падал на дужку кровати и лицо Дава-Даа. Казалось он здесь, в большой больничной палате остался один.

Пряности и похороны

Наступили первые дни осени. Приехал дядя и повез Дава-Даа на центральный рынок. Он хорошо запомнил этот день. Огромное количество лиц, красок, запахов, одежды, крики и шум, разноголосица и музыка из динамиков. Словно веревки переплелись – так потоки людей заполнили все проходы и многочисленные площадки огромного базара. Дава-Даа застывал у высоких витрин, сверкающих золотом и серебром, переливами синего, красного и желтого света. Словно живые смотрели на него манекены в великолепных одеждах. Вот предстала черноокая красавица с белоснежными волосами в зеленом шелковом платье, расшитом яркими, перламутровыми узорами. Рядом с ней стоял красивый ребенок в сказочно красивом костюме. Дава-Даа мгновенно определил, что в них нет жизни, подумав, что такие большие куклы он видит впервые.

Дядя зашел в парикмахерскую, приказав Дава-Даа далеко не отлучаться. Напротив, в нескольких шагах от этого места расположился торговый ряд, где продавали пряности. Зеленые, черные, оранжевые горки различных приправ пропитали воздух и дурманили сознание. Его внимание привлекла женщина пожилого возраста, широкоскулая, с раскосыми глазами. Из-под тонкого платка виднелась прядь волос с проседью, однако следы былой красоты сохранились на этом лике. Торговка пряностями улыбнулась Дава-Даа и он с почтением, легким поклоном поприветствовал ее. Движения этой женщины были достойны всяких похвал. Мягкой игрой пальцев с помощью плоской деревянной дощечки она ровняла горки с молотым перцем. Затем стала перемешивать пряности и, казалось, что царица небрежно и изящно рассыпает драгоценности по столу. Все было в этой торговке интересным и привлекательным.

«О, как часто кажется, что лучшее место под солнцем достается по счастливой случайности случайному человеку. Интересно, его истинный хозяин занимает его, наверное, так же случайно?», – подумал Дава-Даа.

Женщина подозвала его и протянула пакет жгучего красного перца, все его попытки вежливо отказаться от этого подарка оказались тщетными, и Дава-Даа поблагодарив её, спрятал пряности в боковой карман.

За углом небольшого ларька сидел человек в грязной одежде, небритый, улыбавшийся чуть виновато и пьяно.

– Ты, будь добр, – он обратился к Дава-Даа, – купи мне кусок горячего хлеба и сыр.

Когда он жадно съел половину хлебной лепешки, Дава-Даа, невольно шмыгнув носом от неприятного запаха, обратился к нему:

– Вы так голодны! Почему вы так голодны и оборваны? Чем могу вам еще помочь?

– Я голоден всегда, малыш, – бездомный продолжал медленно жевать хлеб, изредка делая глоток воды из большой бутылки. – Когда над твоей головой нет крыши, еда словно пролетает через желудок, нет покоя душе и нет покоя телу. Спасибо тебе за помощь, однако, помни: среди нищих есть и те, кто не хочет работать и ждет своего часа, чтобы разбогатеть. Помогай им, но будь внимателен с границей своей помощи. Мне ты уже помог. Я привык жить так, словно птица, не успевшая зимой улететь на юг, и я - раб этой привычки.

– Но разве дяденька ты не хочешь это изменить, жить в тепле и благополучие, охраняемый законом? – спросил Дава-Даа.

– Нет, ибо я презираю законы. Когда-то, из-за каких-то бумаг, которые ничего не значат в сравнении с человеческой жизнью, я потерял работу, семью, друзей. Я презираю свою страну и мое равнодушие к ней – плата за ее равнодушие ко мне. Случись большой пожар, атомная война, упади гигантский метеорит на планету, коль миллионы смертей постучатся в ваши дома, разве это потревожит мой сон? Только холод, сырость, крысы и полицейские могут потревожить мой ночной покой. Иди, малыш, спасибо за хлеб и сыр. Сегодня ты спас того, кто не нуждается в целой стране.

***

Дава-Даа крепко держал дядю за руку. Не проронив ни единого слова, он прошел с ним два городских квартала. Они поднялись на второй этаж старинного дома. Окна дядиной квартиры выходили на большую площадь. Белые колонны, фронтоны, балконы с черными чугунными узорами, красные, белые и синие крыши, скульптуры бронзовых коней и небоскреб из стекла. Площадь была выложена темно-зелеными плитами, на ней особенно хорошо были видны в этот день белые голуби.

– Малыш, случилось горе, – к окну подошел дядя, – какие-то варвары убили члена Главного Совета страны. Сегодня после полудня ты не узнаешь этого места. Тысячи людей, достойных и свободных придут сюда проститься с тем, кто отдал свою жизнь за справедливость и единство.

– Ты часто учил меня, что справедливость – это часть силы. Разве сильный мог бы погибнуть так просто, как этот член Главного Совета? Он оказался слаб, а значит и справедливость осталась не за ним? – спросил Дава-Даа.

– Замолчи! Что ты понимаешь, откуда можешь знать, что в действительности случилось. Может быть, на него напало десять врагов, двадцать; и он почти всех уничтожил, но погиб. Нельзя верить слухам, которые распускают мелкие людишки, стараясь очернить власть. Они обвиняют власть в сытости, лицемерии, жестокости, словоблудии. А разве они были бы лучше тех, кто ими правит? Поверь, я по своей работе знаю, дай им возможность в виде силы и права, они нас с дерьмом съедят! Тебе нынешнее время будет тогда казаться путевкой в санаторий.

– Дядя, я тоже слышал сообщение о том, что убийц было с десяток. Это - неправда, и ты это знаешь. В нашей стране десять подобных преступников стали бы заметны как десять слонов на ледовом катке. И слухи люди распускают от несправедливости, они видят и слышат, но боятся. Они не находят утешителя во власти и могут искать его в ненависти. Но более всего – в лицемерии.

– Молчи! Сегодня ты сам увидишь, сколь могуча и сильна сила манипуляторов, команды творческих личностей, готовых взять на себя удар, отвечать за наше будущее. Ты увидишь, сколь велико горе людей от случившейся потери. Как в былые времена, мы обретем единство, пусть и в скорби!

Дава-Даа промолчал, он достал маленькую сковородку из кухонного шкафа, налил в нее немного подсолнечного масла и разжег под ней слабый огонь. Тонкие синие язычки газового пламени были едва видны. Дядя хмуро отказался разделить с ним урок кулинарии и удалился в свой кабинет. Мелко накрошив лук и отрезок домашней говяжьей колбасы, мальчик аккуратно бросил их в сковородку. Через три минуты Дава-Даа разбил туда два куриных яйца, отключил огонь и прикрыл крышкой.

Большие часы на стене, утопленные в кусок черного дерева, показывали двенадцать часов тридцать минут. На площади перед окном появились военные, которые стали выстраиваться в длинные шеренги. Со всех сторон сюда прибывали люди. Через полчаса, когда дядя с торжественным видом, стараясь придать лицу скорбное выражение, смотрел вниз, Дава-Даа понял, что это действительно похороны члена Главного Совета. Он не мог преодолеть чувство недоумения, каждый раз стараясь понять, зачем такое количество людей хоронят одного человека. Ведь через те же полчаса они его забудут.

Было без четверти три...

Было без четверти три. Осенний день, пережив час пик и обеденную трапезу людей, осторожно завершал вторую половину дня... Ада Бек-Бой, учитель истории в интеллектуальной школе «Сертификат», шел привычной дорогой. Аккуратно обходя грязные от пыли и химикатов кусты и траву, он шел по одному важному делу. Дело это касалось лично его и никого более.

Путь учителя пролегал через железнодорожные пути фирмы «Рочн». Среди здешних рабочих и служащих было немало знакомых Бек-Боя. Рабочие ремонтной бригады в минуты отдыха любили поговорить с ним о всех сложностях мироздания. Человек с безупречной репутацией, он входил в клуб генетических патриотов – идейной находки единой партийной системы. Помимо истории Бек-Бой знал многое из других наук, но окружающий мир ставил перед всяким человеком рамки, выход за которые был нежелателен...

И, видимо, жизнь Ада Бек-Боя так и прошла бы в этих рамках, если бы не произошло то страшное, непонятное разуму событие, повлекшее цепь потрясений незнакомых здравому смыслу. Подобные ему рядовые люди, порой оказываются в ситуациях неразрешимых, непосильных для них. Так, маленький жучок безмятежно блуждает среди мусора, не подозревая, что со всех сторон охвачен огнем.

Было без четверти три. Пройдя до места, где клубок стальных линий расходился на отдельные пути, учитель увидел женщину, идущую навстречу в метрах ста от него. Чуть справа от Бек-Боя шел незнакомый мужчина. Русоволосый человек лет тридцати, одетый в серую куртку и бежевый свитер шагал прямо, высоко держа голову. За женщиной виднелся приближающийся поезд, медленно набиравший скорость. Все это было привычно: люди несколько беспечно ходили по путям, «уступали» место шумным составам и вновь шли по шпалам, сбивая шаг. Внимание Бек-Боя привлекло то, что женщина ни разу не оглянулась, чтобы отметить расстояние до локомотива и вовремя уйти с дороги. Приближался очередной состав, и незнакомец, идущий справа невольно подал женщине знак, предупреждая об очевидной опасности.

Учитель, замедляя шаг, невольно стал наблюдать за женщиной. В ее походке было нечто противоестественное: она не сбивалась с шага и шла по бетонным шпалам плавно, с отрешенным видом. Так движется человек, который ничего не видит и не слышит. Поезд уже близко! И незнакомец, совершив несколько невероятных прыжков, оказался рядом с женщиной, хотел схватить ее, но что это?! Потрясенный Ада Бек-Бой, оцепенел, наблюдая, как руки молодого человека вошли в тело женщины! Незнакомец в страхе и изумлении резко отдернул руки назад!.. Женщина со спокойным и безучастным взглядом продолжала свой путь. Учитель видел все с расстояния десяти метров, видел, как незнакомец исказил в ужасе лицо и громадная масса электровоза страшным ударом смела несчастного. Время остановилось. Состав прогрохотал, замедляя ход.

Учитель не в силах осмыслить происшествие холодной ладонью провел по своей седеющей бороде. К месту гибели незнакомца бежало несколько рабочих и охранников. Не прошло и пятнадцати минут, как вместе с духовным контролером концерна «Чина» Вахой Хани прибыл и полицейский чиновник из Управления абсолютной транспортной безопасности (АТБ)... Гибель чистопородного тайпина воспринималась в государстве как чрезвычайное событие.

Во время беседы в отделе Управления АТБ Ада Бек-Бой услышал крайне удививший его вопрос, когда чиновник переспросил:-

– О какой женщине вы говорите?

– О той несчастной, что не успел спасти этот бедный парень, – все больше удивляясь, ответил учитель.

– Но никакой женщины не было, никаких следов ее не обнаружено, понимаете? – с раздражением заявил полицейский. – Вам показалось.

– Но позвольте! – в полном изумлении воскликнул Бек-Бой, – я свободный гражданин, с полной социализацией по роду и фамилии, здравомыслящий человек, специалист в области психологии... Да, черт побери! Я видел ее, как вижу вас! Именно так. Поверьте мне!..

Чиновник опустил голову, прикрытую красной феской, выдержал долгую паузу, затем взял лист из папки с документами и начал читать, изредка бросая бесстрастный взгляд на учителя:

«Настоящий протокол составлен для обзора места происшествия. Место происшествия – станция Лазарет-Шон, территориальные владения концерна «Чина». Суть происшествия – гибель чистопородного тайпина в результате наступления смертного часа. Причина наступления смертного часа – случайный наезд рейсового состава. Потерпевший – Аджи Ульрих Мара, духовный консультант торговой фирмы «Жанна-Амур».
Нет иных, вызывающих вопросы обстоятельств, нет иных, не указанных в протоколе людей и объектов, имеющих отношение к данному делу».

Холодные глаза ящера уставились на учителя и полицейский добавил:

– Как видите, женщины нет, нет, и все тут. Это слишком старо, чтобы осложнять и без того сложную жизнь, – чиновник говорил откровенно нравоучительным тоном. – Вы ведь понимаете, что мы не ищем призраков? – он склонил свое матовое лицо к учителю.

– Возможно, никто их не ищет, – Бек-Бой не отводил взгляда от своего собеседника, – я знаю, что видел нечто необъяснимое, и видел часть очевидного – этот парень погиб страшным образом. Объясните мне часть очевидного...

Чиновник подошел к окну, за которым огромный синевато-грязный небоскреб закрыл полнеба. Он опустился на край стола, и как-то по-детски поджав ноги, неожиданно сказал:

– А может это нечто похожее на робота? Человек-невидимка? Может, это заговор против общественного порядка?..

– Нет, что вы?! – Бек-Бой приподнялся на стуле, – где же все эти винтики и лампы, что в роботах бывают? Ведь ничего не нашли...

– В том-то и дело, что ничего. Нет волос, пятен пота, каких-либо остатков с генетическими показателями. Абсолютно ничего. Вы понимаете, о чем идет речь? Вам все показалось.

– В наш век, знаете, все может быть, – учитель глядел исподлобья, – кто знает, может проекция какая-нибудь, образы искусственные... Я это видел. Может быть спектральные образы... Но это пока возможно только в теории. Ведь если это удастся на практике, то это будет страшным оружием против человеческого разума.

– Почему? – теперь в голосе полицейского были нотки растерянности, – объясните, пожалуйста.

– Как вы не понимаете, ведь мнимые образы могут заменить охрану, могут использоваться как угроза нападения, как приманка, – осененный внезапной догадкой и смыслом последнего примера, Ада Бек-Бой осекся на полуслове.

– Вы склоны считать, что в нашем случае, – чиновник пригнул голову набок и с таким странным видом встал. – В нашем случае Аджи Ульрих Мара стал жертвой такой приманки? – голос стал скрипуч. Вы должны забыть всё, что видели и слышали.

Бек-Боя поразил холодный и приглушенный голос чиновника.

– Вы должны раз и навсегда вычеркнуть из памяти сегодняшний день. Иначе само государство наше будет считать вас преступником, которого следует немедленно уничтожить, – с нескрываемой злобой закончил он. Воцарилась мертвая тишина.

– Это что, серьезно?– все больше недоумевая, спросил учитель.

– Это так же серьезно, как и то, что вы видели. Подписка о неразглашении – единственная гарантия сохранения вашей жизни на ближайшее будущее. Такова жизнь, дорогой учитель, – усмехнулся человек в темно-синем мундире.

Он наклонился, на его лице застыла невероятно бледная, теперь особенно ставшая неприятной Бек-Бою, безжизненная гипсовая улыбка.

– Хорошо. Я так и думал. Мне наверняка это показалось, как и тому парню, которого убил паровоз, – сказал Бек-Бой, подписав какие-то бумаги. Однако чиновник застыл в зловещем безмолвии и ничего не отвечал. Слегка обозначив поклон, Бек-Бой надел шляпу, поднял воротник плаща и покинул кабинет.

***

Ада Бек-Бой читал лекцию в стенах университета. Речь шла о месте личности в истории. По старой традиции размышления о роли отдельного человека в истории занимали значительное место в общественном сознании. Давно было понятно и самым малосообразительным людям, что без отдельных личностей, подвижников, злодеев и героев нет вообще никакой истории, которая могла бы рассказать о человеке. Однако инерция мышления, как всегда, имела место и тема эта в учебных заведениях словно передавалась по наследству, от одного поколения другому.

Учитель обратился с вопросом к аудитории:

– Роль личности в истории, как вы думаете, чем она может быть измерена?

– Процентами! – эта версия из передних рядов вызвала смех и хохот.

– Может быть и так, – улыбнулся учитель, – но поверьте мне, здесь главное - продолжение, которое личность имеет после ухода с исторической сцены. Это продолжение выражается в уважении, почитании, но более сего в использовании интеллектуального и нравственного, творческого и прикладного наследия личности.

– Разве Гитлер, Пол Пот, ублюдки из трущоб, староста лагерного барака, истязатели детей, законопослушный стукач и многие другие оставили след, который может вызвать у нас чувства, о которых вы говорите? – к Бек-Бою обратился студент с короткой черной бородкой. – Мы наконец-то построили свободное и стабильное общество, и есть ли смысл находить универсальные определения для всех персонажей истории?

– У вас, может быть, перечисленные вами субъекты подобных добрых чувств не вызовут. Но разве так относятся к ним подобные им люди? Подонок, мечтающий убить старых пенсионеров и ограбить их дом, пахнущий и ерзающий на сковороде мелкого страха, спасающийся в тени вечно надвинутого капюшона и невнятного бормотания, когда его спрашивают о личном мнении, поклоняется своим героям. Он уважает и восхищается старостой лагерного барака, его способностью шагать по трупам, быть жестоким и сильным. Он по-своему считает нравственным лагерный расклад, ибо видит здесь справедливость – слабые уничтожаются, а сильные торжествуют.

Я же предлагаю такую шкалу оценок, чтобы у нас не осталось искушения найти за терминами оправдание нашим делам. Вы ведь знаете, общество каждый раз находит формулировки, лозунги и объяснения, оправдания своим порокам.

Руку поднял высокий человек в светлом костюме и задал свой вопрос:

– Скажите, выходит так, что решение нашего правительства обеспечить гарантии пресной воды в будущем можно оценивать с различных точек зрения? Лидеры нашего общества предлагают действовать решительно, чтобы обеспечить наше благополучие. По вашим выводам может получиться так, что их роль в истории, со временем, будет отнесена к инициативам агрессии…

– Мы не можем знать об оценках будущего. Я лишь твердо убежден в том, что любое действие не может быть чем-то иным, кроме того, чем оно является. Убийство – это убийство, живопись – это живопись, поцелуй в губы – это поцелуй в губы. Мы можем найти слова, я повторю эту мысль, и эти слова будут очень убедительны. Однако реальность всегда будет выступать сквозь них, как родимое пятно на вашей коже.

Человек в черном костюме присел и стал старательно записывать сказанное учителем.

Книжные полки

В тишине читального зала, среди темно-красных полок, заставленных книгами, Бек-Бой получал особое наслаждение. Это были известные минуты счастья, когда человек занят любимым делом. Страницы различных фолиантов он называл полосками на жалюзи – аккуратно раздвинув их можно увидеть сокровенные тайны рядом, за окном. Бек-Бой читал, словно пил родниковую воду, изредка улыбаясь сочной мысли и изумительному выводу, которые дарили буквы, слова, мысли, диалог с автором произведения. Библиотекарь, замечательная девушка, бесшумно, с неповторимой грацией проходила через зал и расставляла книги на стенде. Темно-синее платье с блестками по краям и тремя необычными белыми цветами невольно привлекало внимание. Красоту девушки, казалось, не скрыть никакой одеждой. Она вдруг повернулась и замерла, обратив взор на учителя.

– Помните, вы в своей лекции говорили о второстепенности обладания? Но ведь вся жизнь показывает другой пример. Все хотят обладать властью, местом, землей, славой, красивой женщиной и мужчиной, высоким статусом и прочее-прочее. Разве вы не находите, что обладание подобно счастью?

– Обладание, дорогая Анна, и есть само счастье, однако оно подобно долгой остановке в пути, где времени и так почти не осталось… Остановка, в подобном случае, непозволительна. Цель важнее любви уже лишь по одной причине…

– Какая же может быть причина выше любви, – девушка встала, неотрывно глядя на Бек-Боя. – Разве вы, наблюдая людей и события, окунаясь в прошлое с головой и выискивая слабости настоящего времени, не убедились в том, что всякая причина ничто в сравнении с настоящей любовью? Немыслимо! Вы, вы говорите о подобном! Какая же может быть причина выше любви?

– Отсутствие любви.

– Отсутствие?..

– Да, отсутствие любви. Зачем же обладать, если не любишь? Такое обладание не ради себя, а ради других. Ведь вы не готовы вспахать огород или сдать экзамен вместо другого человека, однако рассуждаете об обладании человеком. Я не вижу смысла обладать кем-либо, если нет любви. Зачем открывать дверь, если точно знаешь, что за ней ничего нет? Разве только, чтобы услышать скрип от самого действия, но стоит ли обыкновенный скрип таких усилий?

– А, вы, я-я, это вы как-то странно, – девушка растерянно подбирала слова несколько секунд и рассмеялась, ошеломленная каким-то озарением, – вы сказали мне о том, что я чувствовала, но никогда не говорила сама себе. Вы правы, без любви обладание невозможно.

Улыбка новорожденного

Бек-Бой вернулся на свою квартиру. Жил он один, на первом этаже. Помня о ворах, которых не смогла изжить даже партия манипуляторов, Учитель установил на окнах сетки из кремтала – сверхпрочного материала, используемого только в военных целях. Сетки для окон, по большому секрету, достал один из его бывших учеников, ныне богатый и преуспевающий торговец где-то на северо-западе страны. Вначале из авантюрного интереса, а затем и на всякий случай Бек-Бой прорыл под квартирой узкий тоннель, ведущий через улицу в подвал Большого государственного архива. Случись беда преследования, ему оставалось несколько раз ударить, разбить стену и, проломив стеллажи исторического фонда, оказаться в другом месте… Порою Учителя охватывала тревога при мысли, что кто-то случайно обнаружит узкий подкоп под оживленной улицей. Между тем он научился не просто жить с тревогой, превратив ее в осторожность, он стал в некотором роде фаталистом, воспринимая все трудности и опасности как испытания, без которых и жизни нет.

Работая в школе «Сертификат» Бек-Бой читал лекции о жизнедеятельности отдельной личности и разных человеческих групп. В последние годы, когда у власти оказалась партия манипуляторов и все процессы приобрели некую уравновешенность, он стал замечать, что люди повторяют ошибки, известные в истории вековой давности. Они стали отказываться от многих своих прав, ведь достаточно было быть членом партии манипуляторов, чтобы иметь успешную карьеру. Государственные социологи, изучая это явление, вывели следующий закон: «Общество не нуждается в изменениях, если существуют условия, при которых изменения происходят своевременно».

Партия манипуляторов строго соблюдала «принцип объективного разделения», выведенный Начальником еще на первом форуме партии: «всё оставалось на своих местах». В обществе был объявлен мораторий на все должностные изменения неестественного характера. Умирал чиновник, естественно, на его место выдвигалась новая кандидатура. Но если он был жив и работал, то заменить его практически было невозможно. Ибо такая замена, об этом часто говорил в телевизионных выступлениях Бар Масагет, считалась неестественной. Это обеспечивало в стране особую стабильность.

В дверь постучали, затем раздался звонок. Бек-Бой почему-то подумал, что пришел кто-то из его знакомых, человек не молодой – стучит по старой привычке, молодые обычно только звонят.

За дверью стоял Клиф - некто, называвший себя работником Департамента образования. Учитель подозревал в нем личность, связанную с какими-то темными делами.

– Чем могу служить? Проходите, я как раз собирался пить чай.

– Прежде всего, здравствуйте дорогой учитель, – Клиф слегка поклонился и стал снимать куртку, – спасибо за приглашение. Чувствую вы мне не рады, а это напрасно. Я к вам с очень важным вопросом, научного, всемирного, можно сказать, характера.

– Любопытно о чем речь.

– Вот как вы думаете, что испытывает человек при рождении?

– Не знаю, но это нечто такое, что сопровождает его всю жизнь.

– Думаю, дорогой учитель, что ребенок испытывает ужас, когда он впервые открывает глаза.

– Я видел одного младенца, который при этом улыбался.

– Правда? Ну что же, не будем обобщать… И все же большинство испытывает тревогу с первых минут бытия. Первородный невроз. Впрочем, это чувство странное – в нем много непонятной и простодушной надежды. Это похоже на человека.

Клиф выпил чай и несколько минут обсуждал с Бек-Боем разные вопросы. Вскоре он поднялся и, прощаясь, вдруг сказал:

– Дорогой учитель, на вас жалуются, вы понимаете? Нынче ведь дети другие, родители готовят их к взрослой жизни – часть из них готовые циники и прагматики, они чувствуют выгоду и угрозу своей выгоде. Ваши лекции иногда заставляют задаваться вопросом, все ли правильно в нашей стране? Никто не спорит, выразить личную точку зрения – это абсолютное право любого свободного тайпина, но идея всегда важней реальности. Подумайте об этом.

– Вы правы, я подумаю, – ответил Бек-Бой, прощаясь с поздним гостем.

Поправляя у изголовья подушку, учитель долго не мог заснуть, думая о визите Клифа. «Дорогой учитель, дорогой учитель», как же, при первой возможности вы уничтожите «дорогого учителя». Утром Бек-Бой услышал информацию о том, что государство готово принять меры по обеспечению водной безопасности. Некто Манту Нехай возглавлял отряд добровольцев, который отправился в районы Горного Формирования для, как указывалось, переписи объектов пресной воды. Учитель сразу смекнул: речь скоро пойдет о военных действиях. Просматривая почту, Бек-Бой обнаружил приглашение на собрание первого заместителя Главного поручителя государства. Идти туда не хотелось, но избежать этого было нельзя. Подобные приглашения присылались по жребию различным гражданам, чтобы обеспечить возможность каждому участвовать в управлении государством. Так, во всяком случае, убеждали народ почти в каждой новостной программе.

Туман и улитка

На рассвете Бек-Бой вышел во двор и с интересом стал наблюдать, как с высокого холма вниз спускается холодное белое облако. Несмотря на зимний холодный ветер, весь двор был залит солнечным светом. Удивительная была картина – метрах в трехстах, по незримой границе в долину стелился туман, словно втягиваемый гигантским насосом. Небо на горизонте начало постепенно темнеть и с невероятной быстротой весь видимый полчаса назад горизонт, окрасился в серый цвет.

Туман принес пробирающий до костей холод горных вершин, обволакивающий, проникающий в складки одежды, холодящий спину.

Бек-Бой посмотрел на часы, ему было необходимо съездить в город за письмами. Он давно переписывался с единственным другом, бывшим однокашником Вестом Макаровым. Вест попал на армейской службе в аварию и стал инвалидом. Он уехал в далекий поселок в Северо-Восточных Формированиях, малолюдные места. Несколько лет назад Бек-Бой нашел его адрес и они, к общей радости, начали переписку. Удивительно, но оба не очень жаловали возможности технической связи и всегда старались дополнить ее старой традицией – писать собственноручно свои мысли. Бек-Бой любил в минуты одиночества оставаться наедине с письмами человека, который, ограниченный в физическом движении, обладал уникальными мыслительными способностями.

Письма на почте Бек-Бою обычно вручала молодая девушка Эри, представительница нескольких рас, перемешавшихся в ее завораживающем облике. Раскосые, огромные зеленые глаза украшали её умное лицо. Иссиня-черные длинные волосы спадали мягкой волной на гибкую спину и высокую грудь. Глубокий и нежный голос Эри приводил ее собеседников обычно к потере слов. Привыкшая к многочисленным поклонникам Эри была однажды крайне смущена, когда все ее попытки привлечь внимание Бек-Боя ни к чему не привели. Казалось этот мужчина с седой головой и насмешливым взглядом абсолютно не видит ее красоты, но слушает только речь, спрашивает и отвечает.

Бек-Бой ехал, не спеша, не обгоняя другие машины. Туман, любил он повторять про себя - это мир другой планеты, где лучший бегун – улитка. За окнами, искажаясь и растворяясь подобно акварели в воде, исчезали очертания домов, людей, деревьев и вновь всплывали новые.

Он вдруг отчетливо увидел четыре силуэта на обочине, выхваченные из темноты светом встречных автомобилей. Три женщины шли, поддерживая сгорбленную старушку. Куда они идут в такую темень и туман? - невольно подумал учитель.

Белые клубы тумана делали окружающий мир призрачным, каким-то нереальным.

В центре города видимость была лучше, Бек-Бой подъехал к зданию почты и отправился за письмами.

Эри привстала, увидев его и, приветствуя белоснежной улыбкой, спросила:

– Как ваше здоровье, дела?

– Спасибо, принцесса, надеюсь и ты довольна рассветом и закатом каждого дня.

– Как здорово вы говорите! Наверное, вы способны вскружить голову любой женщине, не только цветами, но и словами!

– Может быть, но в женщине голова – не самое главное.

– Что?! Что важнее головы?

– Душа и температура тела. Знаете ли, теплая женщина гораздо лучше, чем все философы вместе взятые.

Эри, смеясь, протянула Бек-Бою конверт:

– Это письмо от вашего друга, оно уже согрелось в моих руках.

Учитель улыбнулся ее достойному ответу, в душе восхищаясь Эри. Он попрощался, сунул письмо в карман пальто, отправился обратно домой.

«Эта девушка молода и красива, умна и наблюдательна. Жаль, что мне больше лет, чем обычно нужно для гармонии в этом мире», – он смотрел на дорогу, угадываемую благодаря белой разметке, и включил радио.

Неожиданным подарком зазвучала знакомая, любимая Бек-Боем старая музыкальная композиция «Дым над водой». Туман за окном очень подходил к этой музыке.

Дома учитель заварил свежий чай; достав любимые пряники, он долго смаковал вкус беззаботного одиночества. Включив настольную лампу и достав маленькие очки, Бек-Бой подвернул правую штанину и пристегнул к ноге с помощью липучек чехол из темно-зеленого брезента. На дне чехла была утоплена специальная губка. Он аккуратно засунул в чехол нож, покрытый черной антибликовой краской. Одев душегрейку отделанную бараньим мехом, учитель сел на диван и распечатал письмо Веста Макарова. Он словно наяву, вновь услышал голос друга:

«Здравствуй, дорогой Бек-Бой! Надеюсь, ты жив и здоров. У меня все в норме.
Должен сказать тебе о своем последнем наблюдении и выводе относительно завтрашнего дня. Мы, возможно, более всего приблизились к той самой точке общественных процессов, когда власти, исходя из опыта всех предыдущих поколений, и желая сохранить свой статус-кво, начнут оказывать давление на инакомыслие. Плюс к этому неизбежна война против устойчивых этнических групп, проживающих в зонах традиционной экологической стабильности.
Главная цель власти – сохранить себя, как власть. Первым делом давление будет оказываться на людей, подобных тебе. Всякая потенциальная личность, не разделяющая их взглядов и целей, будет считаться возможной угрозой. Прошу тебя, будь благоразумен в таких случаях, не обманись, но обмани их. Мы не можем разделять взглядов и целей власти, даже по причине того, что никто не знает их действительных очертаний.
В конечном счете, случись борьба нормального человека с государством, выигрывает тот, кто умеет терпеть и ждать, запоминать и делать правильные шаги. Многие люди погибли в борьбе с государством, но и многие государства не смогли пережить одного нормального человека. Будь внимателен.

С уважением, твой друг Вест».

Прибыв на собрание, Учитель выбрал второе место с краю на предпоследних рядах. Он любил в таких случаях чувствовать себя не учеником, просто наблюдателем. Эти сытые лица словно несли печать одной единственной фабрики, что штампует и выпускает однообразную продукцию. Каждое подобное изделие можно заменить другим, внешне неотличимым, почти его близнецом. В таком обществе бракованная деталь была ценнее любой другой лучшего качества. Она дешевле для системы управления, да и люди почти не замечают, что в верхнем, среднем или низшем звене общества среди начальников иной раз работает очевидный невежда. Ведь как только недоросль на должности начинает выдавать свою сущность, его сменяет свежий заменитель. И так до следующего раза. И каждый раз смена проходимца на свежее лицо радует наивного комментатора, который все так же надеется на лучшее будущее…

Испытывающие потребность

Бек-Бой наблюдал за старым ритуалом заполнения пространства на таких заседаниях. Словно подчиняясь неким общим для людей, муравьев, мангустов и других животных законам, тайпины разного статуса и чина садились за столы, выбирали места в зале, занимали лоджию.

Они улыбались друг другу, жали руки, тискали друг друга в объятиях. Другие только делали вид, выражая радость, и мгновенно, сразу после приветствия, гасили на лице смехоподобный оскал. Среди них были и те, у кого на глаза наворачивались слезы от встречи с начальником, которого они видели буквально вчера. Бек-Бой с нескрываемым любопытством наблюдал за выражением сотен пар глаз, попыток некоторых принюхаться к другому человеку, их восторгу по поводу дорогих туфель на ногах обрюзгшего мужчины, их умение смотреть мимо женщины, улыбаясь в ее сторону. Шуршание бумаг, шум вентиляторов, голоса – все мгновенно стихло, когда тщательно выбритый чиновник громко объявил: «Первый заместитель Главного поручителя государства господин Хорь!»

Все встали. Учитель словно чувствовал, как от каждого в зале исходит смесь холода, восхищения, униженности и …восторга. Каждое приобщение к верховной власти, будь то фотография с первым лицом или участие в одном с ним событии, делали этих людей участниками великой истории. Прозвучал гимн и все медленно присели, уставившись на большую сцену.

Хорь вышел, как всегда, словно мелкой рысцой приближаясь к трибуне, глядя наискосок в угол огромного помещения. Он всегда так держал голову, неизменно поглядывая по сторонам, улыбаясь сухими губами. Глаза господина Хоря оставались всегда прежними, немигающими, но избегающими чужого взгляда.

Хорь взял себя за руку, словно нащупывал пульс, и его пронзительный голос взорвал тишину зала:

– Мы сегодня с гордостью можем говорить о достижении настоящего благополучия общества. Свобода, ответственность всех перед законом, защита и помощь слабым, сила государства, ответственная элита и квалифицированное большинство – это наш мир!

В зале раздался гром аплодисментов. Одна часть присутствующих, собралась было встать, но Хорь жестом остановил их, указав на тех, кто сидел молча и не аплодировал. И он продолжил говорить:

– Наше общество – общество реальной свободы, когда мнения и эмоции равны. Испытывающие потребность – встают, желающие сидеть – сидят. Наша армия и полиция всегда будут отстаивать эти принципы справедливости. Наша элита, подготовленная из лучших и адекватных представителей молодежи, надежно служит идеалам развития государства. Успехи очевидны, но осталось решить некоторые вопросы. Они должны быть решены, во что бы то ни стало! – на последних словах Хорь низко опустил голову, почти касаясь лбом края трибуны.

Бек-Бой увидел, как один из участников собрания - министр интеллектуального и научного развития, украдкой достал носовой платок и тихо высморкался. Вдруг заиграли куранты на больших часах за спиной господина Хоря. Он на две минуты прервал свою речь, беззвучно шевеля губами.

– Возвращайтесь к своим кормушкам, – тонкие губы Хоря изобразили улыбку, – идите и будьте готовы действовать по первому приказу. Помните главный лозунг нашей партии: все, что делается нами – все делается к лучшему!

Учитель вышел из уже опустевшего зала. Он очень не любил это стремление большинства продавиться через выход в числе первых, эти мелкие шаги, когда подобно гусенице семенишь к выходу, в толпе, словно переплетенной одной липкой паутиной… Духота и теснота ритуала, необходимость улыбаться тем, кто наступает на пятки, это было для него невыносимо.

Выходя из здания, Учитель неожиданно столкнулся нос к носу с Бар Масагетом.

– Вы ведь специалист по коммуникациям? – Масагет перекрыл путь, широко разведя руки, – мне нужен ваш совет, ваша готовность помочь государству.

– Как я, обычный и слабый человек, могу помочь государству?

– Ну, вы не совсем обычный, у вас знания, – Бар Масагет тронул плечо учителя. – Задача интересная, мы должны заменить в общественном сознании «Джоконду» на «Четырех всадников Апокалипсиса».

– Зачем и почему? Через абсурд решать глобальные задачи конечно можно, но не долго…

– Это все образно, но, по сути, вы, несомненно, понимаете, о чем речь. У нас есть удачный опыт в подобных проектах – мы превратили информацию в продукт, буквально в белок, жиры, аминокислоты и витамины! Путем постоянного доступа к информации и постоянным сравнениям одной ценности с другой, мы рассеяли национальные культуры, разбавили их в этой информационной щелочи… Лозунг остается прежним: «Все известное – не интересно».

Всякие ценности и ориентиры, устремляющие человека к умиротворению, поиску гармонии и так далее, для нас не эффективны. Они милы и забавны, но не эфф-фек-тив-нны! Сила и победа! Голод и смерть, как предупреждение неизбежности, метафоры глобальных конфликтов должны стать привычными подобно оглушающему грому и ярким молниям. Мы ведь знаем, насколько опасны последние, но попав под грозовой ливень, паникуют лишь единицы из миллионов. Люди должны знать каковы опасности, если они лишатся в лице государства, силы и победы. Это знание сплачивает их и делает дисциплину гражданской жизни почти образцовой!

По прошествии некоторого времени Бек-Боя вызвали на прием к Бар Масагету, по причине, как объяснили, жалоб анонимных лиц на его лекции. Чиновник заверил учителя, что сигналы от неизвестных лиц для власти ничто, и в любом случае им было полезно встретиться еще и поговорить не только о лекциях, а о жизни вообще…

Как-то раз Бар Масагет даже пригласил его в качестве зрителя на Олимпийские игры. Бек-Бой помнил об этом.

Черные ножи

– Вы знаете, в Олимпийских играх теперь нет национальных сборных. Мы вдруг поняли, что объединение человечества надо начинать по принципу интегральных схем. Зачем усиливать различия в среде идентичных групп? Китайцы, корейцы, японцы должны ощущать себя в одной большой команде - ведь они соседи по географическому положению. Точно также близки в своем векторе развития и самоопределения жители Европы и т.д.

Мы поняли, что не сможем избежать этнических различий, поэтому решили использовать этническую схожесть. Именно наши решения объединили сегодня народы мира в стремлении создать в будущем общность, не разделенную никакими границами. Мы всегда будем отстаивать идею открытия политических, административных, информационных, культурных границ. Вот, посмотрите, как выступают сегодня метатели ножей. Победа одного из них теперь радость не только для одной страны, это триумф нескольких государств, представителей одной расы или континента, – Бар Масагет указал рукой в сторону арены.

Учитель неуверенно подошел, прижимая портфель, к краю площадки. Он увидел черные ножи, покрытые антибликовым покрытием, семь клинков с рукоятками, переплетенными узкими полосками кожи. Они лежали на высокой белой тумбе, стоящей у широкой синей линии. Впереди в семи метрах стояли трехуровневые мишени – на черных панно виднелись три круга, один над другим. Каждый круг был расчерчен тремя горизонтальными линиями.

Участники соревнований подходили, брали и метали ножи в мишень. У каждого спортсмена была своя манера метания. Главное было попасть в круг, который задали судьи. По мере выбывания участников задания становились все сложнее и в финале Олимпийских игр оставались мастера, владевшие этим боевым искусством в совершенстве.

В последний финальный день осталось пять человек. В полной тишине Начальник подал знак, и судья объявил первого участника - соискателя золотой медали. Коротко стриженный средних лет представитель Юго-Восточной Азии подошел к синей черте. «Саан Тхонсано!», – громко объявил диктор. Тхонсано взял семь ножей в левую руку, встал, чуть подогнув колени и замер. Стотысячный стадион покрыло безмолвие. Миллионы людей затихли у экранов, ожидая броска. Легкий свист рассекаемого воздуха и Тхонсано один за другим вонзил в мишень семь ножей. Мощным громом раздался рев восхищенной толпы. Точно в середину каждого из кругов вошли черные клинки, четыре других попали рядом.

Следующим выступал представитель Северной Америки, ветеран войск специального назначения. Он выбрал выступление по заказу – участник соревнований говорит судьям, что планирует сделать, и пытается это подтвердить своим мастерством. В этом случае спортсмен мог набрать максимальное количество баллов и обеспечить себе выход во второй круг, на десятиметровую дистанцию. Однако, если он частично не выполнял обязательство, у него снимался один балл, а в случае если он не выполнил задание на половину, его могли снять с соревнований. На такой риск шли в крайних случаях. Рональд Мантелла, гордость и надежда Америки решил идти ва-банк.

Он объявил, что всадит все ножи в малый верхний круг в самый центр. Мантелла метал ножи, словно протягивал руку вдогонку улетающему клинку. Шесть ножей попали в цель, седьмой «перерубил» линию круга. Учитывая безусловность олимпийских правил – он должен был попасть в круг, судьи сняли с него один балл.

Остальные участники выступили хуже и в последнем этапе финала остались Саан Тхонсано и Рональд Мантелла. Десять метров до мишени казались огромным расстоянием. После трех с половиной часов соревнований стало известно имя нового олимпийского чемпиона в самом популярном виде спорта – лучше Тхонсана метать ножи никто не умел.

Учитель с большим интересом наблюдал за каждым броском. Он любил смотреть метания ножей при каждом удобном случае. Дома, сидя в одиночестве перед кипой белых листов и черных карандашей, он иной раз вытаскивал самодельную мишень на двух стояках, укреплял ее в коридоре и шел к дальней стенке гостиной. Получалось как раз десять метров. За многие годы Учитель довел свое умение до фантастического мастерства. Он стоя аплодировал победителю Олимпийских игр, переборов желание выйти на арену и всадить все семь ножей, один под другой. Такой бросок был равен по своей убойности семи пулям, попавшим в одну точку.

Солдаты и саранча

Хорь остановился на правой стороне галереи. Между белыми колоннами на бледно-голубых стенах висели картины разной величины. В окружении помощников, директора выставочного зала и двух известных художников Магириус Хорь замер у картины с интересным названием «Мой чайник». Яркие краски изображали на темном фоне чайник, стоящий на уголке стола, покрытого красно-оранжевой скатертью. Все было словно слеплено из лоскутов различного оттенка с белыми, подведенными черной линией границами. Чайник был расписан голубыми, синими, бирюзовыми тонами. С одной стороны казалось вся картина – словно треснувшее стекло, с другой – в ней было скрытое тепло, уют, улыбка, тонкий юмор.

Магириус обернулся к одному из помощников и глядя исподлобья, спросил:

– Вы не находите здесь противоречие?

– Безусловно, шеф, нахожу, в каждой картине есть известное противоречие…

– Я не об этом, поймите, – лицо Хоря побагровело, – поймите, что здесь намек на некую тайну, которая якобы известна автору картины. Даже если тайны, как таковой нет, такие люди опасны. Они опираются на эту тайну и способны быть невероятно сильными в борьбе за свои убеждения. Эта непонятная нам суть изображенного, сказанного, она иной раз покрепче всех армейских уставов и партийной, профессиональной дисциплины. Безупречной службе наших чиновников катастрофически не хватает этого мифа о скрытой тайне. Впрочем, это видимо для вас большая нагрузка… Просто подготовьте информацию обо всех художниках, писателях, поэтах и философах. Мы стали забывать о них.

Следующая картина называлась «Шествие». Два бледно-голубых шара и непонятные фигуры красного и желтого цвета, похожие на перевернутые запятые, застыли в воздухе на фоне из трех полос кремового, лимонного и темного синего цвета. И резкие черные тени, падавшие от фигур на землю…

Хорь смотрел на картину, словно пытался вспомнить какую-то общеизвестную истину.

Третья картина, на которую он обратил внимание, называлась «Саранча». Графика его поразила: с боевой машины пехоты под номером девятьсот девяносто девять прыгали на землю три солдата в черных очках, рядом от брони оторвались две гигантские черные саранчи, над ними виделась рука, похожая на плевок, вытянувшийся в полете, сопровождаемый черными каплями. На переднем плане плачущий ребенок прижимался к лицу испуганной матери, они находились как бы в воронке, оставшейся после взрыва.

– Кто? Что это? – Хорь неподвижно ждал ответа.

– Картина допущена в целях конструктивной пропаганды. Пусть молодежь видит, как опасен и безжалостен любой наш враг.

– Увидит, конечно, однако солдаты и саранча? Согласитесь, ассоциации здесь вполне могут заслонить любой патриотизм. Вы помните слова Альфреда Уайтхеда о том, что натренированный солдат реагирует на звук и игнорирует идею? Вы вообще знаете, кто такой Уайтхед? Впрочем, и это не важно…

Четвертая картина называлась «Рабочая бригада интеллигентов». Синее холодное море, красные горы, дом – конструкция, словно на ходулях стоящая в воде, причудливая веревочная лестница в виде сетки, заметная черная граница, по которой вверх, наискосок, поднимаются три фигурки в шляпах. Сверху два темных силуэта и один белый внизу.

Пятая картина «Чужая надежда» привлекла внимание Магириуса Хоря на целых пять минут. Несколько сюрреалистический сюжет из образа человека на красно-бордовом фоне, его стилизованное сердце и синяя бабочка на желтом небосводе, неяркие занавеси по краям.

– Опять же, обратите внимание, – Хорь уткнул пальцем в середину картины, – ведь здесь возникает у всякого ощущение, что это - чужая надежда, нечто делимое, как кусок хлеба. Тайна, о которой мы говорили, но разве, положа руку на сердце, многие из нас вспомнят такие случаи, когда чужая надежда стала нашей? Это мифы отдельного жителя, они нереальны и пагубны. Эту картину оправдывает только то, что здесь есть доля тщетности, пусть даже грусти. Хоть в чем-то не солгали, маляры чертовы…

– Господин Хорь, осмелюсь заметить, – помощник протянул лист бумаги, – вот справка Департамента искусства, согласно ей данная картина должна стать главным доходом на выставке-продаже.

– Вы что не знаете, как создается цена искусства? – Хорь махнул рукой, – когда-то давно-давно, люди восхищались «Черным квадратом», но прошло время, они объяснили все стороны той эпохи и теперь никто ее не продает, но никто и не покупает. Концепция дорога до тех пор, пока она скрывает все свое содержимое, а после – это иллюстрация, не более.

Шестая картина изображала шахматную фигуру, превратившуюся в золотисто-красную, прекрасную розу, которая пробилась через бетонную конструкцию, бело-черный фон и две, словно настоящие авиационные бомбы, неподвижные и крепко прикрученные болтами к конструкции дополняли оригинальную композицию.

На седьмой картине были видны три удивительные бабочки, с огромными крыльями. Одинаковые силуэты и разные цвета. Яркие, сочные краски, множеств оттенков, контрасты и многообразие росписи привлекали внимание каждого посетителя.

Восьмая картина – прекрасный пейзаж, выполненный в лиловых тонах, вызвал у Магириуса Хоря слегка заметную улыбку. На переднем плане над водой свисали на тонких упругих ветвях, большие зеленые листья полные живительного сока. Два темных ствола отражались в тихом потоке реки. Мысли приходили здесь спокойные, такие обычно возникают, когда видишь нечто привычное всю жизнь. Мастерство живописца было выше всяких похвал.

– Так, я сегодня и забыл вас спросить, чьи это картины, выставка? Судя по всему, нас ожидает невероятное количество образов. А голова у меня, знаете, одна, и она уже побаливает…

– Сегодня здесь представлены работы Ады Бек-Боя, учителя школы «Сертификат».

– Просто учителя? – Хорь не скрывал изумления, – и сколько же картин и рисунков он вам представил?

– Около двух с половиной тысяч.

– Вы с ума сошли, около двух с половиной тысяч? Один человек? – Магириус Хорь повернулся к помощнику, – Мы уезжаем. Вы должны выяснить все о человеке, авторе этих картин. Дело даже не в их количестве и содержании. Такое количество, не рассказывая никому, может написать человек необычайно терпеливый и целеустремленный. А люди подобные ему, если не работают на нас, неизбежно оказываются противниками нашего дела. Лучше держать руку на чужом пульсе, нежели искать свой…

Пресная вода

После нескольких выступлений на стадионах в крупных районах Горного Формирования, Пейд Исал вконец устал и отменил все встречи назначенные на вечер. Он распорядился никого не пускать к себе. Через два часа, хорошо выспавшись, Исал переоделся в новый костюм темно-синего цвета. Он потрогал золотые запонки на рубашке, убедился, что они крепко держаться, но вдруг что-то щелкнуло и, мелькнув в воздухе, запонка залетела под большую кровать. Сколько запонок в этом мире упало под кровать?

По привычке почесав припухшее левое веко, Исал обратил покрасневшее лицо в сторону двери, чтобы позвать помощника, но передумал. Он быстрым движением присел на корточки и, двигаясь на руках и коленях, стремительно обогнул кровать с другой стороны.

Пейд Исал, как и его товарищи, обладал отличным зрением и обонянием, однако слаб запах золота, силен только его вес и блеск…

Чертыхаясь, он немного прополз под кровать и увидел запонку. Она лежала как раз в середине под ложем, на обрывке какого-то материала. Исал осторожно свернул обрывок и выбрался наружу.

На маленьком отрезке рыжей шкуры с бурыми прожилками, лежала золотая запонка. Исал взял этот обрывок, не обращая внимания на новое падение запонки, понюхал находку и замер от внезапной догадки. Там, на берегу моря, перед началом бури он уже однажды почувствовал этот запах. Кто знает, если бы отказавшись от логики и здравого смысла, он развернул бы тогда рыжую шкуру, эту мертвую материю тлена, смрада и разложения, может быть, под ней оказались огромные сокровища? Кто знает?

Спрашивать подчиненных и прислугу, каким образом кусок сырой шкуры попал в элитную гостиницу, было конечно бесполезно. Редкие явления, он давно это заметил, подчиненными не осмысливаются.

Настроение его резко переменилось, и он приказал вызвать на прием губернатора с военным комендантом, которые уж четыре часа ждали его распоряжений за дверью.

– Господа, присаживайтесь! Сегодня наш разговор будет носить закрытый характер. События последнего времени не оставляют нам выбора. Вы знаете, что места большого запаса пресной воды находятся в районах Горного Формирования, а население здесь настроено на отчуждение от наших ценностей. Мы не будем говорить о жизненном пространстве, подобно идиотам из прошлого, но не можем отказаться от своих интересов, прав и перспектив. Демократия, испытывающая жажду, в буквальном ее смысле, ничего не стоит. Она имеет смысл и цену, если утоляет жажду!

– Мы готовы выполнить любой ваш приказ, только скажите, что нам делать, – губернатор и комендант пытались встать, но Исал жестом попросил не делать этого.

– Я не сомневаюсь в вашей преданности, а главное профессионализме. Последнее очень важно. Я помню знаменитое выступление Начальника перед ветеранами труда, когда он сказал, что профессионализм сохраняет дело для следующих поколений. Страна меняет флаг, образы, лозунги, идеологию, персонажей, а солдат остается солдатом, мать матерью, долги по-прежнему требуют возвращения. Иными словами есть нечто такое, такие обязательства, которые неизбежно требуют безусловного выполнения. Нет смысла абстрагироваться от реальности и в данном случае заменять ее новыми словами. Вы должны будете убивать людей, которые не желают уступать нам лидерство. Наше лидерство это не просто власть, это возможность жить лучше других народов.

– Мы понимаем, часть работы нами проведена, у нас только в трех-четырех городах есть проблемы с группами граждан, – губернатор развернул на столе перед Исалом карту и несколько схем.

– Группы граждан, вы сказали? Не одиночки?

– Радикальны только одиночки господин Исал, группы выражают протестные настроения, участвуя в жизни общества.

– Это хорошо, но не забывайте, всякий звук вызывает резонанс. Одиночки, мыслящие иначе, вызывают цепную реакцию. Каждый раз, оказывая нам противодействие, они обретают силу. Уничтоженный враг молчит – это факт. Очевидно не полностью оправдывает затраты на нее и оппозиция. На кой черт нам оппозиция, если любое ее выступление выдает ее с головой?

– Простите, господин Исал, но другой оппозиции у нас никогда еще не было.

– Прокусить горло одному из них на общем собрании и другие хорошо работать начнут! – Исал зашелся низким кашлем, – наши действия просты и ясны, подобно игре. Найти цель, догнать и уничтожить. Идите и домысливайте.

Нечто большее, чем спина…

На следующий день, в субботу, когда вся центральная часть страны готовилась к праздному времяпрепровождению, а другая часть отправлялась на дачи и в сельские домики, все новостные программы передавали выступления представителей Государственной Армии на специальной пресс-конференции. Давно прошло то время, когда министр обороны или главы военных департаментов носили гражданскую одежду. Конституционный суд, пять лет назад, удовлетворил запрос полковника Манту Нехая, данный им в период предварительного следствия по делу «о демаркации этнических приоритетов». Манту Нехай обвинялся по этому делу в убийстве двенадцати своих сослуживцев. Занимая должность главного криптографа Южного армейского контингента, в один из прекрасных сентябрьских дней он вдруг взял автомат и, не прерывая бесконечный монолог, отправился на плац, где шли занятия по строевому шагу. В этот день строевую подготовку проходили выходцы из неохеттов, народа появившегося из слияния монголоидной и европейской расы. Манту Нехай не любил их. Эта нелюбовь передалась ему от контр-адмирала в отставке, который читал им лекции в военной академии. Человек, сошедший с корабля на берег после долгой службы, он, однако был ума недалекого, привередливый, высокомерный, и главное преображался, когда говорил о неохеттах с особой ненавистью. Поговаривали, что когда-то в молодости неохетты на вечеринке выбили морскому волку пару зубов.

Полковник, словно выполнял приказ особой военной совести.

– Может быть, – спрашивал он себя с нелепой улыбкой, – я чувствую себя ребенком, желающим обрадовать контр-маму-адмирала?…Психолог, козел старый, кажется, так нас учил… Иррациональность наших действий, не может разрушить гармонию хаоса, – он улыбался, сжимая автомат, и говорил, не повышая тона, – если мир, нечто неправильное, как можно нанести ему ущерб одной автоматной очередью? За знаками спрятаны буквы, но разве за требухой и печенью, селезенкой и сердцем спрятано нечто большее, чем спина? Спина, спина, спина, кому видна? Ты, я, он, она – вместе целая страна… Вот мы сейчас та-та-та-та дадим по массе и узнаем, какие секреты у распорядка, дисциплины и того, что хирурги называют недоразумением…

Полковник Манту Нехай стрелял с колена, спокойно и не спеша. Он дал автоматную очередь, уложив на месте дюжину человек. Воспользовавшись паникой, полковник сумел добраться до военной комендатуры и сдаться властям.

Манту Нехая ожидала смертная казнь через повешение, но по закону новой демократии вешали теперь только через девяносто дней после ареста, не раньше. А он тем временем отправил запрос в Конституционный суд страны с требованием вернуть главам военного ведомства военные мундиры. Это вызвало повсеместные обсуждения, и даже волнения. Партия манипуляторов во главе с Начальником, внимательно наблюдавшая за общественными настроениями, посчитала целесообразным принять решение, и Конституционный суд вынес свое знаменитое определение:

«Учитывая, что многообразие поверхностного покроя нарушает унификацию военной формы, главы военных ведомств, находясь на службе, не имеют права ношения гражданской одежды».

Уверения Манту Нехая, что он действовал в состоянии аффекта по причине нерешенности этого вопроса, вызвало у Начальника неудержимый хохот. Он распорядился напомнить ему о полковнике до истечения трех месяцев. Обреченные лучше всех выполняют задание. Начальник помнил об этом.

Другой ландшафт

Министр обороны, сухощавый и высокий вояка с красным лицом говорил отрывками, немигающими серыми глазами глядя прямо перед собой:

– Деструктивные силы и движения на юге страны, особенно в Горном Формировании, не разделяют ни наших ценностей, ни планов благоустройства нашего государства. Огромные запасы пресной воды, не используемые в производстве, в жизнеобеспечении, в торговле ежедневно, бесполезно исчезают, уходя в соленые моря. Мы не можем отступать от моральных принципов, сообщая об угрозе военного столкновения. Разве мы можем забыть о простых людях, которые хотят просто пить, просто жить, растить детей, беречь своих родителей? Мы должны действовать и армия берет сегодня решение этих трудностей на себя. Информация о наших действиях будет открытой, мы не хотим лжи, мы требуем справедливости. Есть вопросы у журналистов?

– Да,– поднялся мужчина небольшого роста, толстый, в черных очках, – я извиняюсь за манеру говорить – я астматик, ну да ладно, речь о горных районах. Мы связались по телефону с жителями этих районов, они выражают недоумение по поводу военной угрозы. Они говорят, что эта пресная вода текла там и тысячу, и пятьсот, и пятьдесят лет назад и там жили их предки. И их право на эту воду бесспорно. Что вы скажете по этому поводу, генерал?

– Вы заметили, мы не отключили телефонную связь? Все в рамках закона, пока абоненты платят, связь будет. Мы накажем тех, кто мешает решить вопрос разумным образом. Вы располагаете свидетелями тысячелетней или пятисотлетней давности? Демократия не может закрывать глаза перед историей, если народ мучит жажда!

Слова генерала заглушил шквал аплодисментов.

– Но разве, генерал, у нас есть свидетельства, позволяющие нам применять насилие по отношению к жителям этих мест?

– Нет, но ведь мы и не претендуем на это. Нам не нужны свидетельства, если есть обстоятельства, заставляющие нас решать жизненно важные вопросы.

– Это значит завтра – война?

– Завтра ландшафт станет другим.

Черная шелковая лента

Город Ахт – неофициальная столица Горного Формирования, начинал готовиться к вечернему отдыху перед выходными днями. Красные, ярко-желтые, синие, черные и белоснежные крыши домов, дворцов и заводов постепенно теряли яркость красок, вдоль улиц засветились рекламные панно. На синем, глубоком небе появились первые звезды.

Молодой художник Пико Гремльен, сидя у окна своей квартиры в единственном небоскребе города Ахт, замер перед холстом. За окном открывалась такая знакомая с детства картина: слабый свет исчезнувшего солнца, мгновения птичьего силуэта и неясные очертания горного хребта. Он понял, что сегодня не сможет писать, мысли о событиях последних дней не давали ему покоя.

– Немыслимо, но все говорят о том, что возможна война и это война за пресную воду… Бред, – он разговаривал сам с собой, – бред какой-то книжный. В наше время никто не встанет на позиции национализма или еще какой-то чепухи…

Мощный взрыв сотряс внезапно стены и Пико упал на пол. Преодолевая страх, он подбежал к окну. На улице среди дыма и огня бегали люди. Он бросился к телевизору, но он не работал, оказалось, исчезло электричество. Пико быстро схватил с полки в шкафу документы, закрыл двери и побежал по лестнице вниз.

Поодаль от общего хаоса, стояла группа людей, окружившая обломки булочной. Запах свежего хлеба смешивался с гарью, рядом стелился едкий дым горящего пластика. Стоя на груде обломков, перед толпой выступал профессор, физик из местного университета:

– Они хотят взять под свой контроль всю пресную воду. Наш народ живет здесь многие тысячелетия, но они хотят переписать историю. Не заблуждайтесь, думая, что эти исторические факты спасут нас от беды. Наши враги умны, цивилизованны и предельно циничны. Они идут сюда, чтобы силой оружия создать такие условия, когда наше место под солнцем будет отдано их потомкам. Я считаю необходимо ответить на насилие равным способом. Убивайте, если вас убивают.

Профессор осторожно, упираясь на руку своей супруги, спустился вниз.

– Ну как? – спросил он любимую женщину.

– Молодец, ты был потрясающе великолепен! Только больше не дури, не упрямься, оставь это. Мы должны срочно добраться до границы, поедем к моей сестре. А эти пусть воюют, если им надо…

Профессор благодарно пожал ладони жены, оглянулся назад. Люди суетливо извлекали из зеленых ящиков оружие и с любопытством разглядывали его. Старый физик одобрительно помахал им рукой и отправился в места, где в теплицах прекрасно растут овощи и зелень.

Рядом с Пико Гремльеном остановился автомобиль, радио в салоне работало на всю мощь. Диктор сообщил, что ракетно-бомбовому удару подверглись все города Горного Формирования, погибли несколько тысяч мирных жителей. Он посмотрел наверх, где из распахнутых окон многоэтажного дома ветер выбрасывал на улицу белые листки бумаги. Пико Гремльен нагнулся, чтобы поднять один из них и увидел обрывки чужого семейного фотоальбома. Прямо на него смотрели две девочки в серых платьях с белыми кружевными воротниками. Блестящие черные ботиночки и цветочные бантики на груди. Девочки смотрели удивительно спокойно и серьезно. Черно-белая фотография словно излучала легкий серебристый свет. Кто эти люди?

Вдруг рядом с Пико о землю ударилась пластмассовая рамка из которой вывалилась фотография неизвестной красотки. Он взял ее в руки. На ярко-алых губах виднелись две дырочки – мелкие осколки прожгли картон. На красивой шее блестела золотая цепочка, одно плечо обнажилось, и открылась тонкая, черная шелковая лента. Снизу виднелась надпись:

«Соус «Чили», для нас с тобой, милый!». Женщина на плакате, казалось, смотрела на поднявшегося на ноги Пико Гремльена. Сверху на лицо красавицы падали сажа и пыль.

– Возьми себя в руки, – это кричала старуха из окна проезжавшей мимо машины. – Еще найдешь другую жену. А сейчас все вы, молодые, должны воевать! Воева-аать!

Она так и осталась эта старуха в его памяти, с лицом полным безумной радости и страшного восторга, с расширенными белками глаз.

Теплая пыль

Бар Масагет, неловким движением поправив очки на переносице, сурово взглянул на своего собеседника. Лицо его как-то погрузнело, и черты лица сделались неясными. Он выдержал короткую паузу и начал говорить:

– Что есть государство? Это оплот, стена за спиной, на которую вы можете опереться, отталкиваясь в минуту опасности. Вы можете взобраться на эту стену, чтобы посмотреть в будущее, увидеть новые возможности, скрытые от толпы. Обрести этот выход в новую жизнь сегодня может каждый. Надо лишь быть членом партии манипуляторов, обрести статус патриота родного государства.

Мы знаем с вами силу трансформации, когда движение вверх, вдруг обретает силу движения вниз. Когда слово, еще вчера вызывавшее недоумение, сегодня сакрально, наполняется символами и образами, обретает ясность истинного содержания. Телевидение, радио и печать научились колдовать. Государство сегодня говорит честно: все неизбежно подвергается манипуляции.

Мы могли бы делать вид, говоря о честных выборах, демократии, возмездии по справедливости, создании системы образования, открывающей двери истинным талантам и прочая, прочая. Но мы отказались ото лжи. Мы провозгласили уже в самом названии нашего движения «Партия манипуляторов», что используем все методы и богатства опыта, чтобы эффективно управлять государством, быть сильными и сплоченными. Мы манипулируем, предупреждая о манипуляции, и это интересно людям. Они сетуют порой, но затем соглашаются. Они привыкли. Вы обратили внимание, как-то сама собой, исчезла в обществе потребность протестовать, требовать перемен?

– Однако, – собеседник Бар Масагета спрашивал его очень тихо, – есть проблемы снаружи, проблемы не нашего общества. Как нам быть с врагами? Как быть с теми, кто не хочет признавать наших успехов и подвергает сомнению существующий мир? Как быть с теми, кто является частью нашего многообразия? Они не просто отличны от нас – попытка понять их, разрушит нашу цивилизацию, строй, порядок…

– Вы говорите о фрагментах, но не явлениях, – Бар Масагет опустил тяжелые веки, – некто, совершивший недавно преступление против общества, это лишь фрагмент из событий. Мы создали сильную и работающую систему государственного управления, огромное количество людей, деятельных и честолюбивых, связывают свои надежды и планы именно с нами. Они – наша армия, которая сотрет в порошок любого преступника. Я уверен, этот фрагмент будет уничтожен и общество вновь обретет комфорт, ради которого оно всегда прощает все, что угодно…

Он жестом дал знать, что очень устал и собеседник, тихо сложив документы в портфель, покинул комнату.

Он быстро встал и открыл сейф, достал черные перчатки и обнюхал их. Затем вызвал помощника, приказал начать приём посетителей.

Бар Масагет появился неожиданно. Он вышел, пятясь боком из ниши в стене, запачкав известью черный пиджак. Советник отряхнул одежду рукой и в солнечных лучах, стала видна белая пыль. Скосив глаза, он наблюдал, как замысловато кружится в воздухе масса из бесконечного множества мелких частиц. Подчиняясь известным законам, они быстро двигались, поднимались верх и падали вниз. Потоки воздуха творили это маленькое волшебство.

Бар Масагет протянул руку в черной перчатке, и яркий свет отразился на ее лакированной, блестящей коже. Владелец торговой фирмы Евгений Бэвка равнодушным взором взирал на странное поведение высокопоставленного государственного чиновника. На своем веку он видел немало различных чудаков при должностях. О, это была всегда удивительная страна! Страна мелких и больших начальников, не умеющих складно лгать. Наличие больших богатств, незаурядного таланта и великих заслуг, никоим образом не спасали человека от людей, каким-то непонятным образом оказавшихся при власти, на должности. Он научился терпеливо ждать, зная, что в будущем это позволит жить благополучно и заработать много денег. Подобные визиты торговец воспринимал, как посещение стоматолога. Больно, неприятно, но надо, чтобы затем позволить себе удовольствие вкусно поесть и полноценно пережевать еду…Этой мыслью, которая пришла к нему вдруг и которой он очень гордился, он поделился с супругой и та его долго хвалила.

Иным завороженным взглядом смотрел на освещенную руку Бар Масагета его товарищ Адольф Борисов, толстощекий, с белесыми бровями адвокат.

Он невольно давил сверху потными руками на свои колени и неотрывно смотрел, как Бар Масагет замысловато двигает пальцами рук, на которых оседает белая пыль.

Внезапно Бар Масагет плюнул и улыбнулся, когда сгусток летящей слюны на мгновение отразился в солнечном свете. Он быстрым шагом подошел к столу и словно провалился в большое кресло. Евгений Бэвка и Адольф Борисов тихо подошли и сели в трех метрах от Бар Масагета.

– Мы пришли к вам с надеждой, что наша просьба по строительству фирмы переработки пластмасс будет вами одобрена.

– Это хорошо, это хорошо, – Бар Масагет склонился над бумагами, – вы ведь знаете, что мы начали обновление государственных структур? Многие думают, что это временное сокращение сотрудников и затягивание поясов. Но вот обратите внимание на новый закон, который повысил пошлины на государственные услуги. Благодаря такому закону, мы получим дополнительно миллиарды денежных единиц. Недовольные говорят, что богатые и бедные платят одинаково, но мы видим справедливость и здесь. Богатых людей у нас не так много, а государственными услугами пользуются все. И как же нам иначе пополнить наши общие резервы?

Александр Бэвка и Адольф Борисов слушали внимательно, всем видом показывая свое глубокое понимание сказанного. Он действительно говорил правильные вещи, может быть, у него даже душа болела за благополучие общества.

Бар Масагет, глядя на двух просителей, думал о чем-то своем. Он предложил им сигареты, а сам, достав незаметно кусочек сушеного соленого мяса, стал с удовольствием его жевать. После недолгой паузы Бар Масагет открыл пустой саквояж, стоящий на столе и стал расхаживать по кабинету. Он словно разговаривал сам с собой:

– Нам ведь всегда кажется, что происходящее с нами полно несправедливости, а в действительности всюду одни закономерности. Если положить на стол шар и затем наклонить стол, шар обязательно покатится. Так причем здесь несправедливость? Мы в течение последних десяти лет достигли большой стабильности, благодаря чему жизнь предсказуема. Почему, по большому счету, нам нельзя быть благодарными за это? Конечно, государство играет свою роль, мы же можем не мешать ему и по своему разумению делать дело.

Бар Масагет подошел к стеклянному ящику и стал разглядывать богомола, который методично пожирал еще живого кузнечика. Он в очередной раз сожалел, что прозевал момент броска богомола к жертве. Его всегда восхищала однообразность и молниеносность действий этого маленького хищника. «Однообразность и молниеносность, однообразность и неизбежность, однообразность и эффективность», – он вновь стал говорить сам с собой.

Не отрывая взгляда от темной спины Бар Масагета и его затылка, изъеденного мелкими шрамами, Александро Бэвка достал из бокового кармана большой пакет и положил в саквояж. Адольф Борисов аккуратно прикрыл его.

– Вы оба, – Бар Масагет быстро развернулся на девяносто градусов, – правильно обратились ко мне. Переработка пластмасс – идея похвальная. Мы всегда поддерживаем людей честных и трудолюбивых, предприимчивых. Именно они являются настоящими патриотами страны. Удачи вам.

Он подписал все бумаги и оба посетителя спешно удалились. Бар Масагет положил руки на саквояж с деньгами и закрыл глаза. Он очень любил эти минуты, когда после наглой лжи можно почувствовать власть над добычей. Это можно было сравнить только с поеданием маленькой газели, которую удалось отбить от матери и перекусить ей шею.

Зарывшись в теплую пыль на дне иссякшего ручья, в одиночку набивать живот теплым мясом. Что могло быть лучше для него? Только эти взятки, которые возвращали ему в этом мире былую животную радость.

Гость из Нгоронгоро

К вечеру стемнело и в свете декоративных фонарей установленных вдоль улицы, ведущей к зданию Городского комитета партии манипуляторов, автомобиль ярко-красного цвета был особенно заметен. Он, взвизгнув тормозами и покачнувшись, застыл на месте. Прошло полминуты, медленно открылась дверь, и показался босой человек в белоснежном костюме. Потерев подушечками пальцев землю, незнакомец бросил взгляд на фронтон здания, где виднелся огромный плакат. «Я – ненавижу!» – гласила надпись на нем. Гримаса на мгновение обезобразила лицо незнакомца. Он замотал головой из стороны в сторону и внезапно замер, затих. Сгорбившись, крадучись, быстро двинулся к парадной двери.

Холодный мрамор неслышно скользил под толстой кожей ног. Мор присел, и, прислушиваясь, уловил слабый хрип в одном из уголков огромного здания. Глаза его расширились в ярости, но он улыбнулся: «Это сторож, спит», – мелькнула догадка. Он спит теплый и живой, полный затаенного страха. Мор двинулся по длинному освещенному коридору, ежесекундно рискуя себя обнаружить.

Всем существом Мор чувствовал опасность – его слух уловил легчайшее дыхание еще одного, третьего человека в доме. Мор потрогал гладкую стену коридора рукой. Принюхался, начал раскачивать головой из стороны в сторону.

На небольшом кресле, немного откинувшись назад, спал человек. Его лицо покраснело и выражало полную беззаботность. Телевизор отбрасывал свет, отражаясь от полированных стен. На экране вдруг появился старик. Его пронзительный взгляд невольно привлек внимание Мора, затаившись за углом, он смотрел на неизвестного проповедника.

– Ос-с! – кричал старец. – Слушайте, верные слова. Вечно причитающие недостойны жить. Критикуя правительство, вы боитесь собственных начальников. Вы – лизоблюды и подхалимы! Вы не имеете права быть равными сильными и гордыми! Вы – мразь! Ненадежные и потерявшие устои, и память о предках, вы – ничто, и смерть ваша – не грех. Не к добру зову вас, а к злу и мести, ибо только ступень, преодоленная самим собой, есть путь к совершенству. Только острые зубы убедительны, только кровь оттеняет белизну снега! – на последних словах старец с ненавистью плюнул в сторону телезрителей.

Проповедника на экране сменил молодой парень с лицом подонка, и начал петь песню.

Мор замер, узнав в лице сторожа исполнителя из прошлого. Он вспомнил свое детство и первую охоту. В то время исполнитель был почти таким же, незаметным в чужой стае, прячущим клыки и убивающим того, кто истекает кровью. Он участвовал в общем деле – охоте, если только кто-то нашел добычу, но никогда не выделялся стремлением быть первым. Это так похоже на людей…

Однажды, после первого пути из Нгоронгоро в новую действительность, преодолев тысячи верст и миль, Мор наткнулся на деревню среди гор, место это лежало рядом с родниками и лесом, в тихом и красивом ущелье. Люди воевали здесь не первый год. Разрушенные стены домов и несколько десятков печных труб, словно расставленные среди заброшенных садов говорили о многом. Открывая этот мир, Мор безошибочно определял, что здесь смерть, жизнь, подлость и боль, помощь, жалость. Он лежал на земле среди обломков и смотрел на пустынную улицу.

Вдали послышались крики и показались люди. Мужчина и женщина бежали с детьми на руках, держа большие сумки. Рядом с ними плача бежал босоногий подросток, который держался за рукав отца. За спиной Мора зашумел мотор машины, на пыльный перекресток выехала группа военных. Один из них жестом остановил убегающих людей и начал о чем-то расспрашивать, при этом он поправил волосы на голове, глянув в боковое зеркальце автомобиля. Он прикурил сигарету, и что-то сказал товарищам. Соскочив на землю, солдаты начали бить прикладами и ножами несчастных людей. Мужчина и женщина упали, раскинув руки и ноги рядом с убитыми мальчиком и девочкой. Над ними ветер рвал зацепившийся за штакетник черный целлофановый пакет. Главный среди военных подошел к подростку, погладил его по поседевшей голове и выстрелил ему в ногу, мальчик страшно закричал и упал. Затем человек в мундире выстрелил еще несколько раз в лицо подростка. Он достал новую сигарету и, выкурив ее, подал команду отправляться дальше. Мор запомнил его лицо, это был он, исполнитель. Как две капли воды сторож был похож на него…

Охранник спал, сытый и довольный. «Это – предатель, – Мор поднял уголки губ, - сторож тот, кому доверили охрану, он предал надежду на безопасность...».

Он тихо, не дыша, подошел со спины к спящему наемнику. Глаза Мора налились кровью, значок окрасился в голубовато-пепельный цвет, он показал свои крепкие и страшные зубы, сидящие словно бы на сжатой подкове. Стремительно опускаясь, он с силой вонзил в горло спящего убийцы длинный, черный коготь. Сторож, выпучив глаза, обезумев от боли и ужаса, дергался всем телом. Из его открытого рта слышался хрип, окрашивая подбородок, изо рта била кровь. Мор рванул тело сторожа, отрывая куски мяса, кожу, волосы. Смыкая зубы, он чувствовал, как рассекается сухожилия, хрящи и кости.

Тело обмякало, пробежала последняя волна жизни; открытые глаза затуманились, и его окровавленный рот скосило набок. Мор стащил его с кресла и, пригибаясь, опустился с ним до самого пола. И лишь спустя две минуты, он разжал зубы. По коридору загремел ухающий вой, от которого стыла кровь в жилах. Нечеловеческие звуки затихли внезапно. Человек способен издавать звуки, которые напугают гиену.

Прислушавшись, Мор уловил новый шорох там, сверху. Зловещая улыбка на миг тронула лицо гостя из Нгоронгоро, и он двинулся, неслышим, к цели. Поднимаясь на верхний этаж, дошел до последней ступени и, глядя на еле заметную дрожь вытянувшейся на полу тени, замер. Кожа на затылке съежилась, лицо заострилось, и он начал раскачиваться из стороны в сторону. Сиплый и низкий голос перешел на улюлюканье и вой, который пронесся, как ветер небытия по гулким, пустым помещениям огромного холодного дома...

Мор услышал удаляющиеся звуки, тень на полу исчезла, Касаясь подбородком пола, глянул в пустоту коридора и выскользнул из-за угла. Он перешел с четверенек в стойку и, убыстряя шаг, рванул в погоню. Запах и звуки подсказывали дорогу. Казалось, сам сатана, в белом окровавленном одеянии, мягкими, хищными прыжками преодолевая проем за проемом, устроил бег в преисподнюю.

Mop услышал хлопок закрывающейся двери, но не остановился. Ударом плеча и головы выбил дверь и, осыпаемый острыми осколками стекла, продолжил свой путь.

Преодолев метров десять, резко замер, низко присев перед новой дверью. В ту же секунду из черного проема ударил свет, и, обдав волосы Мора синим снопом пламени, пронесся над его головой. Раздался сильный взрыв в конце коридора, и поднимая пыль, рухнула стена. Через несколько секунд Мор вновь услышал удаляющиеся звуки. Мысли ненависти захлестывали его: « Пусть бежит – бегущий по кругу - обречен. Только терпение и непрерывность погони подарят удачу». Мор не спешил.

Ему вспомнилось, как однажды там, далеко, когда он стоял около высокого дома пронизанного голубоватым светом, ему впервые изменила память. Не хватила терпения, привитого стаей, и он обидел светлую рысь – удивительную, странную женщину, созданную для охоты и смеха, для печали и нежности, для возвращения и покоя, любви и потери.

И то, что никогда он уже не проживет свою молодость верно и правильно, и не повторит первой охоты, и лютая ненависть глаз не сменит теплая нежность – всему виной – эти алчные и жестокие твари…

Расширенные ноздри Мора читали воздух, как книгу. Почувствовав противный запах металла Мор понял, что его ждут, и тот, кто первый ошибется, умрет первым. Холод смерти разбудил холодный расчет. Однако он решил подражать толстой твари и, издав низкий хохочущий крик, перешел на вой, леденящий душу. В этой какофонии звуков не было ничего известного слуху человека. Тень на полу заметно передвинулась. Мор, взяв высокую ноту, сильно рванул на середину коридора огромное кожаное кресло. "Джи-уть!" – превращая мебель в лохмотья, ударили по коридору сотни пуль. Звон пробиваемых стен и стекол, пыль от бетона, гарь горящего пластика и краски заполнили пространство. Мор вновь раскачивая корпус, пригнул голову и захохотал. Случайный свидетель, окажись он здесь, уловил бы лишь чудовищность звуков, но преследуемый слышал понятную ему речь. "Месть моя справедлива, и удача будет за нами!" – говорил голос Мора.

Уперев ногу в основание косяка, Начальник внимательно наблюдал за проемом. Он держал вытянутым перед собой крупнокалиберный пулемет, который висел на широком ремне. Начальник хорошо помнил ту далекую жизнь в степях Нгоронгоро.

Тогда они, гиены по природе, узрев однажды в ночи странную, немыслимую в здешних местах картину – мирно беседующих рысь с детенышем и гиеновую собаку, знакомую по многим пиршествам и кровавым схваткам, внезапно вклинились в их ряды и убили детеныша. Окровавленная рысь сумела уйти от преследования, а большеухий самец бился в смертельной схватке. Кровь шла из его ран, и они ринулись убить смельчака, но из темноты вдруг появились его братья – хозяева Нгоронгоро, Начальника и его друзей коснулся страх, и они отступили...

А здесь, в этот год, в этой жизни Начальник жил тепло и сытно. Он познал сладость власти и верил в свою правоту. Сейчас он презирал Мора, считая его серой точкой на серой картине. «Равного нам противника мы здесь не встретим», – убеждал он себя.

Но то, что Мор нашел его, почерк его действий и нечеловеческое чутье, вселили в Начальника тревогу. Где-то в глубине его памяти мелькал сигнал, предупреждение об опасности, но самолюбие и тщеславие не давали создать ясную картину происходящего.

Начальник был умен и знал что делать. Он стал тихо выходить из укрытия, мокрой рукой прижимая курок пулемета. Затем мощным прыжком преодолел расстояние до места, где затаился Мор. Срезая очередью стенды, стекло, круша мебель и лампы, Начальник поливал огнем комнату. Внезапно прекратив стрельбу, Начальник затаился за стеной, заглядывая в проем. Оседала пыль, возвращалась тишина, а Мора в комнате не было. И тут темно-синее сердце Начальника кольнуло, он почувствовал давно забытый страх. Понял, что неизвестный – охотник, а он – жертва, и этому охотнику наплевать на силы этого мира, его власть, его клан. В подобной игре вся мощь партии манипуляторов была мыльным пузырем, по сравнению с целью охотника, который не боится смерти.

«Телефон! Где здесь телефон?» – он поискал глазами и увидел осколки аппарата, измельченного, словно битый орех. «В другую комнату надо. – А-аа! Охрана где? Сторож?! – он ведь должен был услышать», – вдруг подумал Начальник. Прострелив основание дверного замка, он открыл дверь соседней комнаты, но замедлил шаг – в конце коридора послышались какие-то звуки. Словно флейта играла «у-уу», и Начальник стремительно развернулся, рассекая пулеметной очередью пространство.

Пули впивались в стену в конце коридора, обозначаясь белым пятнами на черном подвижном силуэте... Тень стала меньше в размерах, и потрясенный Начальник услышал хохот вперемешку с истерическим хихиканьем...

«Хохот гиены, но это не гиена", – подумал он. Еще одна пулеметная очередь и затем бросок к телефону на стойке у двери. Однако аппарата не было, только на дерматиновой обивке виднелся глубокий след когтя.

Мор не знал плана здания, не ведал, для чего нужна такая большая, холодная обитель и не понимал, зачем вообще нужны стены. Он невольно вспомнил, что в больнице были стены, белые, с серыми пятнами, штукатуркой. Холодные, звуконепроницаемые, словно стенки саркофага…Стены придумал обманщик.

Ведомый неизвестным чувством, он проник в новое помещение, пересек огромный зал с президиумом. Пройдя через маленькую красную дверь, двинулся по новому коридору. Замедлив шаг, приблизился к темному углу рядом с парадной лестницей и слился со стеной…

Он ждал. Вскоре слабое шуршание заставило лицо и тело Мора обрести полную неподвижность. Конец появившейся длинной тени резко менял свои очертания – Начальник водил ствол пулемета из стороны в сторону, надеясь опередить преследователя.

…Сытая жизнь в партии манипуляторов усилила его аппетит, ослабив чутье. Однако он нисколько не доверял тишине, и потрясение от увиденного им растерзанного тела сторожа лишь разбудило неистовое желание уничтожить врага. – «Это не бешенная тварь, не сумасшедший, он не столь логичен, чтобы быть им», – решил он. – Только бы выбраться отсюда, о! – я соберу всех наших, и мы разорвем ему зубами пах, задушив затем!» – эта мысль вселила в Начальника уверенность. Осмотревшись еще раз, бросил взгляд на тихий освещенный коридор, выходящий в фойе. Не было подозрительных теней, звуков, лишь мерно гудели лампы. За окном чуть-чуть светлело небо, а вдалеке слышались моторы автомобилей. Светлые прямоугольники одиноко горящих окон начинали обозначать силуэты домов. В здании стояла тишина.

Крепко держа ствол левой рукой, прижав приклад сбоку, приседающей походкой Начальник быстро зашагал к выходу. Уловив боковым зрением выступ у лестницы, нажимая курок и стремительно разворачиваясь, он видел, словно во сне, как обливаемая ярким светом, раскрывшись словно вспышка, рука Мора, устремив вверх черный коготь, окаменевшими подушками пальцев, нанесла ему молниеносный удар. Ударившись об локоть нападающего, ствол пулемета извергал огонь, покрывая пространство веером пуль; Начальник разбил затылок об угол стены и начал медленно оседать на пол, заливая ворот рубашки темной кровью. Спустя несколько секунд Мор присел, подцепив край ворота, потянул тело противника к себе. Бледное лицо Начальника казалось безжизненным, но он не был мертв, Мор это чувствовал. Сомнения на миг тронули его, но он отпустил небрежно тело Начальника, отступая медленным шагом назад.

Мор снял с себя окровавленный, весь в побуревших пятнах костюм и запихал его на дно урны. Оставшись в легком, как паутина черном одеянии, он стремительно покинул здание городского комитета партии манипуляторов.

Чутье не подвело его и в этот раз: как только красная машина Мора скрылась, с другой улицы к площади вылетела целая стая автомобилей, около полусотни полицейских высыпало на улицу. Вооруженные легкими автоматами они мгновенно оцепили здание. Вышедший из серого автомобиля светловолосый мужчина подал знак и десять человек в бронежилетах уверенно открыли дверь парадного входа.

Привычка приносить еду

Мор мчался по дороге, среди новых огней просыпающегося города. Лицо его было спокойно, он был некрасив с этой сильной челюстью, темными волосами и привычкой смотреть исподлобья. Его прямой и уверенный взгляд придавал первому впечатлению о нем оттенок страха и недоверия. Чуть сутулая фигура его была интересна подвижностью красивой и сильной шеи. Цепкий, словно паук, он завораживал изящностью своих движений.

Черный водитель в машине алого цвета вполне мог сойти в это утро за романтика утренних дорог.

Резко сбавив скорость, повернул влево, затем вправо и, проехав аккуратно под аркой старого, трущобного дома, въехал под навес. Выждав несколько минут, Мор поднялся по лестнице без перил к маленькой коричневой двери дома.

Старуха – хозяйка квартиры, вздрогнула от неожиданного стука и заспешила открыть дверь. Мор ответил на приветствие и, оставив старушку за спиной, молвил: «Простите, дела позвали меня…», на что старая женщина принялась уверять Мора, что ей не в тягость его непредсказуемые ночные отъезды и приезды. Женщина сгорала от любопытства, но, радуясь столь удачному постояльцу, не задавала лишних вопросов. Встречу с Мором она считала невероятным везением. Никто не принес ей столько благополучия, как он. Жить в захолустье нельзя, всегда говорила она, можно только выживать. Он, выслушав однажды ее историю о бедах и заботах, о бедствующих детях и внуках, задал странный вопрос:

– «Сколько денег нужно для благополучия и покоя?». Женщина сказала, чем больше – тем лучше, но Мор после раздумий сказал ей: «Лучше столько, сколько надо…»

Посмеявшись, старуха с грустью стала перечислять всё необходимое на первых порах, и так, невольно прибавив, как всякий бедный человек, с горькой усмешкой назвала сумму. Через неделю забыв о том разговоре, изумленная женщина однажды утром увидела сидящего рядом Мора, а на стуле у кровати лежали толстые пачки новых банкнот. Мор был доволен тем, что обрадовал ее, не догадываясь тогда, как сильно напугал бедную женщину своим бесшумным появлением на заре, у ее изголовья. Просто странное стремление приносить еду и оставлять ее у рта детенышей и беспомощных сородичей, неистребимо жило в глубине его сознания.

Он долго смотрел на белый потолок и только-только сон начал обволакивать сознание, как он вспомнил свою единственную встречу с учителем.

Встреча с учителем

Учитель сидел на старой скамье под сплетенными ветвями тутового дерева. Перед ним лежала большая лужайка, на которой под палящим солнцем бегали дети. Жужжание мух и странный шелест раздражали слух. Он поднял взор и увидел несколько мерзких гусениц, покрытых тонкими волосками, они методично грызли зеленые листья. Часть объеденных ветвей была покрыта белой паутиной. Бек-Бой приходил в девятый раз, в надежде встретить человека, о котором имел слабое представление. Он просто поверил однажды своему ученику, юному Дава-Даа, что встреча с гостем неизбежна и важна.

Учитель раз за азом возвращался на это место, пока однажды зимой, когда в парке было мало людей, не познакомился с интересным человеком. Бек-Бой, поглощенный раздумьями, и не заметил, как рядом присел незнакомец в черном пальто, с длинными волосами и черной бородой.

– Постоянство мест – ошибка человека, вы не находите? – незнакомец говорил ровным голосом.

– Я люблю этот парк, поэтому и прихожу сюда, – ответил учитель.

– Однако у вашей любви есть середина – эта лавочка.

– Вы следите за мной?

– Нет, я ждал вас. Просто люди часто привязываются к вещам и местам, а могли бы вполне жить и без этого.

– Как вас зовут? Я учитель школы «Сертификат» Ада Бек-Бой.

– Это замечательно. Я гость из Нгоронгоро.

– Гость? Это вы?! Я думал об этом много, о словах Дава-Даа, о встрече. Почему вы – гость?

– Ваш мир для меня чужероден, но в нем есть люди близкие, словно родные по крови. Мне не обрести здесь дома, уюта и покоя, но можно оставить след.

– Я помогу вам, как вы пожелаете. По большому счету оставить след может каждый, а вот пойти по нему в верном направлении – не многие…

– Мне нужен ваш совет, учитель, – гость из Нгорогоро был неподвижен.

– Что я могу посоветовать вам, тому, кто чувствует запах за версту, читает черные буквы на черной бумаге и верен своей мечте? Идите, и помогите близким людям в чужеродном мире. Оставьте свой след. Не преграждать бегущий ручей – мудрость веков.

– В чужеродном мире есть близкие люди?

– Всегда есть.

Сон на полу

Когда из окна второго этажа подали знак, светловолосый направился в сопровождении группы специалистов к парадной лестнице. В фойе стоял белый стол, на котором врачи зашивали кожу на затылке Начальника.

На верхних этажах продолжалась проверка помещений, изучался каждый предмет, обыскивали и изучали каждый сантиметр помещения. Светловолосый прошел по коридору и остановился у накрытого прозрачной пленкой трупа охранника. Он слушал доклад руководителя главной экспертной комиссии, думая о своем.

Инцидент любого масштаба, связанный с членами партии манипуляторов был событием немыслимым для свободного общества. А тут умышленное покушение на главу партии, Начальника и одновременно Главного поручителя государства.

Следов было много, но они не объясняли, а еще больше вводили в недоумение светловолосого.

Эксперты доложили о следах, оставленных машиной, и утверждали: сторож убит неизвестным орудием, необычным способом. Всем было понятно, что Начальника так же хотели убить, но по какой-то причине в последний момент отказались от замысла, либо ошиблись, решив, что дело сделано. Однако, светловолосый понимал невозможность таких ошибок. Продолжение, решил он, еще будет.

Вытирая руки белой тряпкой, Мор очистил их от краски болотного цвета. По телевизору передавали репортаж о событиях в здании партии манипуляторов. Из интервью светловолосого он понял, что полицейские нашли его окровавленный костюм. Из всего остального, сказанного им, можно было подумать, речь идет о другом событии…

На экране, сменяя друг друга, возбужденно говорили разные группы людей. Внешне равнодушно взирающий на экран Мор, весь подобрался, напряженно вглядываясь в лицо очередного комментатора происшествия. Он ровным голосом окликнул хозяйку квартиры:

– Скажите, вы знаете кто это?

Женщина перевела на него удивленный взгляд и ответила:

– Вы не знаете? О, да это уважаемый, очень богатый человек. Он друг несчастного Начальника, какой ужас!.. И знаете, он работает в очень важном звании.

На экране предстала новая группа людей.

– А этого вы знаете, да? – он посмотрел на продолжающую говорить старушку.

Она снова удивленно посмотрела на него.

– Вы что, не знаете совсем политики? Это тоже важный господин, и он – друг несчастного… Но какой ужас! Подумать только, сторожу разорвали горло. Кто мог себе представить это? Если хотите, я напишу вам на бумаге, кто есть кто.

– Сделайте это, прошу вас, – тихо промолвил Мор.

Сидя в своей комнате, он сжал всеми силами подлокотники кресла и застыл, словно окаменел. Он нашел тех, кого искал. В его мозгу несколько раз мелькнули картинки из жизни долины Нгоронгоро. По лицу струился пот, тело словно пронизало током. В калейдоскопе образов и отрывков увидел он теплую ночь своего детства, вкусный запах кислого молока и терпкие ароматы степного ветра. Чье-то тепло, которое согревало и оберегало его дрожащее, маленькое тельце. Шершавый и теплый язык нежно умывал по нескольку раз в день, а влажный и холодный нос опрокидывал на спину и щекотал брюшко. Это была его мама…

Он вспомнил, когда почувствовал силу и юность своего тела, первую погоню за быстроногой антилопой, бесстрашный бросок к безудержно летящей жертве. Он вспомнил лунную ночь любви и очарования тайнами мира. Дружба со светлой рысью и ее маленьких детенышей, с которыми он не успел тогда поиграть…

Закрыв дверь, он сдернул одеяло, не прикоснувшись к постели, лег на пол и быстро заснул.

…Старушка сидела у края кожаного дивана, глядя на экран телевизора. На коленях ее сидел беспородный кот, ее любимец, и единственный в прошлом собеседник среди долгих ночей одиночества. Кот вдруг напрягся и тревожно замурлыкал – в комнату вошел Мор, сонно протирая веки. Кивнув хозяйке, он присел и стал слушать. Диктор-очкарик зачитывал обращение к нации.

– Ужасно интересно, – сказала старуха, – они подняли на ноги всю полицию, ищут красную машину, как у вас… Проверяют центральные районы и трущобы. Говорят, есть свидетели, машина либо розового цвета, либо красная.

– Но моя машина зеленого цвета, – заметил Мор, и объяснил, глядя в глаза удивленной женщине, - я ее покрасил.

Простодушная хозяйка похвалила Мора:

– И правильно сделали. Между нами говоря, сколько безвинных они посадили!.. И правильно сделали, а то ведь и не отвертеться от них.

Слова диктора-очкарика о срочном сообщении невольно привлекли их внимание:

– Главное управление безопасности – говорилось в нем, – выплатит награду в миллион номиналов любому человеку, сообщившему что-либо о преступниках, совершивших покушение на Председателя партии манипуляторов. Долг каждого взрослого и ребенка, женщины и мужчины, найти врага великой нации.

– Скажу вам по секрету, кто бы ни были те люди, а дело-то их угодно Богу. Не ангела, главного обманщика хотели убить. Бог знает что справедливо, а что нет в наших делах.

Она нежно столкнула кота на пол и подошла к черному шифоньеру, порылась там и достала пакет.

– Здесь ваш новый костюм, как вы и просили, он черного цвета.

Мор глянул в сторону экрана через ее плечо и в момент, когда женщина невольно оглянулась, мягким и быстрым движением забрал пакет.

– Интересные вещи показали, – сказал Мор и спросил: – А вот прощение для предателей, оно случается?…

– Предатели? – женщина не дала ему договорить. – Что вы, этого никто не любит. Предатели – вечная головная боль человечества. Особенно в нашей стране.

Мор встал и тихо сказал:

– Значит, этот мир отличает справедливость от права, а силу от правды?

– Не знаю, – старушка укутала плечи в большой красный платок, – возьмите тех же предателей. Прежде чем определять их и так называть, надо вспомнить, были ли они вообще по вашу сторону. Мы часто называем потерей то, что нам не принадлежит, и часто ругаем тех, кто нам не должен.

Мор ничего не сказал, сел на диван, достал блокнот и стал внимательно читать одну из страниц. Он нанес Начальнику точный удар, отсрочив его смерть, ибо знал, что к раненной гиене сбегутся остальные, либо поделить ее шкуру, либо лечь перед ней на спину… Главное, приманка сработала, а он обнаружил стаю врагов, и все стало ясным, как в степях Нгоронгоро. Там стены не скрывают ни жертвы, ни охотника.

Он прошел в свою комнату и облачился в новую одежду. В зеркале отразился человек сильный, спрятавший упругую плоть за белоснежной рубашкой. Ненавистный галстук обвил шею Мора.

– Дела зовут меня, – попрощался он с хозяйкой.

Через несколько минут, по шоссе за городской чертой, стремительно неслась машина темно-зеленого цвета. Она удалялась все дальше и дальше…

В ту же минуту светловолосый после долгого изучения всех данных, полученных по покушению на Начальника, после разговора с ничего непомнящим Председателем партии манипуляторов, отдал приказ обыскать и проверить все строения в районах старого города. Опытный следователь понимал, что главный вопрос: почему хотели и настигли, но не убили Председателя?... Но не все вопросы можно задать и лучше всего – не знать ответов на них.

Встревоженные лидеры общества требовали скорейшим способом найти преступника. Было решено, что никто из постоянных жителей не подходит под собранные аналитиками данные. Надо было искать среди тех, кто перемещается с места на место и обыскать старые районы. « Где-то там он обитает», – думал Светловолосый. Группа из двадцати полицейских была направлена в трущобы на неделю. Их наделили особыми полномочиями. Все ждали первых сообщений.

Кто проучит обезьяну?

У горизонта несколькими бледными серыми полосками обозначились строения, над ними светло-оранжевое небо обретало медный оттенок. Прекрасное зрение Мора уловило далеко впереди движение маленькой точки у края дороги, и вскоре на дне склона он увидел спортивный автомобиль стального цвета, лежавший на боку. Молодой парень утирая кровь с лица озирался то на Мора, то на свою машину. Мор быстро спустился вниз, разорвал пакет с бинтом, начал выяснять подробности происшествия.

– Вы были одни? – спросил он парня.

– Да, один. Благодарение Богу я жив, я был один, – запинаясь, отвечал тот. – Не знаю, каким образом так получилось. Я спешил и задумался. Меня отпустили в отпуск с базы. Спешил увидеть сестер.

Мор осторожно ощупал его. Убедившись в отсутствии переломов, помог подняться и выйти на дорогу.

– Скажите, вы отпуск проведете на территории поместья? – спросил Мор.

– Да, конечно. У нас прекрасный бассейн, спортзал и будет куча моих друзей. Город сильно надоел. Знаете, это чудо, – он глянул в сторону склона, – чудо как удачно я с него слетел. И вы, ваша помощь, – он благодарно развел руками.

– Я думаю, вы не будете возражать, если мы найдем человека, который отвезет вас домой на моей машине, а я тем временем вытащу вашу? – Мор смотрел на дорогу.

Так они и сделали. Из подъехавшего грузовика вышло двое мужчин, к счастью оказавшихся знакомыми семьи Кроу – фамилии парня. Оставив Мору адрес поместья, тройка уехала на его машине.

Мору удалось быстро поставить «Белого леопарда» на колеса, выбрать менее пологий склон и выехать на дорогу. Он тронулся в путь, довольный цветом машины. Ее он не красил.

Кабриолет остановился у красивой ограды. У белого дома на веранде огромных размеров, выложенной мрамором, стоял длинный стол. Женщины в мехах и золоте, мужчины в темных костюмах двигались, останавливались, вновь двигались. Сбоку виднелась группа музыкантов и певица в сине-голубом платье с блестками. Голос ее был звонок и высок.

Ниже на лужайке стоял второй стол с многочисленными гостями. Мор сразу узнал хозяина дома. Такого же роста, как и Начальник, мужчина в сером костюме поднял руку. Музыка мгновенно стихла, а громкоговорители донесли его голос:

– Друзья мои, выпьем за наше дело. За наших людей. За здоровье славного Начальника и за смерть наших врагов!

Визг женщин, гром оваций, крики восторга встретили его короткую речь. Мор сразу определил, что молодые люди не участвуют в общем веселье, а охраняют вечеринку. Вдоль левой стороны за домом виднелись аллеи деревьев и места, не освещенные светом. Проехав до угла забора, он свернул вправо и остановился напротив небольшого магазина. Рядом на ступенях сидело несколько парней, которые играли во что-то; они начали разглядывать «Белого леопарда», почувствовав, что дорогая машина будет оставлена этим незнакомцем без присмотра. Мор приблизился к ним и предложил:

– Будьте добры, посмотрите, пожалуйста, за этим автомобилем.

Он не успел повернуться, как раздался хохот.

– Приятель, ты наверно объелся чего! – крикнул один из них, крупный, с бакенбардами темнокожий парень.

– Что вы хотите за услугу? – спросил Мор.

– Конечно денег, – ответил тот, оскалив в насмешке зубы.

– Когда я вернусь, я заплачу больше, чем вы хотите сейчас, – заверил его Мор.

Слова эти были встречены новым взрывом хохота. Они все поднялись со ступеней, а парень с бакенбардами, распахнув двери, сел за руль, закричал:

– Черт побери! Я страшно люблю машины без крыш!

Осыпая Мора насмешками, с десяток человек обступили машину.

– У меня нет времени, если вы хотите жить – уйдите, – сказал Мор спокойным, ледяным тоном.

Парни разом вскочили и окружили его широким кольцом, угрожающе выставив кулаки. В то самое время на тротуаре показался прохожий с огромной овчаркой на поводке.

– Гино, Гино – закричали ему несколько человек, – спусти собаку, пусть проучит эту обезьяну.

Мужчина глянул по обеим сторонам улицы, растянул в стороны толстые губы и направил пса в сторону Мора. Толпа расступилась, и огромная собака бросилась к цели. Глаза Мора сузились, лицо мгновенно исказилось, он впился пятью пальцами в морду собаки, захватив челюсти. И в тот же миг мелькнул черный коготь на правой руке, пронзивший горло овчарки в двух местах. Бой длился две секунды, Мор ушел в сторону, а животное, успев несколько раз задними лапами коснуться земли, рухнуло на брюхо. Пес хрипло извергал кровавую пену через судорожно открывающуюся пасть.

– У-у, – коротко пропел Мор, слегка раскачивая корпус.

В замершем кругу людей не проходило оцепенение.

– Посмотрите за моей машиной, пожалуйста, – сказал Мор, глядя на серое лицо парня с бакенбардами, и добавил: – Я заплачу, когда вернусь.

Ночь легла на землю

Забор из чугунных узоров ровной черной стеной тянулся метров на шестьсот. Решетки соединялись между собой в белых, каменных тумбах. Рядом пролегала асфальтированная дорога, освещенная фонарями. За дорогой в несколько рядов стояли раскидистые каштаны. Мор остановился напротив витрины у магазинчика, достал зеленую книжку и немного прошел по улице, внимательно разглядывая номера зданий. Вскоре возникло ясное чувство, что за ним наблюдают.

Он исчез в переулке и вернулся с другой стороны улицы минут через пять. Его вид не вызывал сомнения: перед нами растерянный гость города, который окончательно заблудился. Он сжимал записную книжку и карандаш, недвижно стоя на тротуаре.

– Вы что-то ищите? – внезапно появившийся за оградой охранник крикнул резко и громко.

Мор вовремя вздрогнул и, повернувшись, также прокричал:

– Я думал, все провалились куда-то в этом городке!.. – показывая охраннику книжку, он уже тихо спросил: – Вы не знаете, где это?

На белой странице была начертана схема переулка и номера домов, нарисованных Мором три минуты назад. Держа руку в правом кармане, охранник окинул элегантно одетого Мора настороженным взглядом, и подошел к решетке. Он ловким движением левой руки взял книжку и, не наклоняя головы, стал разглядывать схему.

– Здесь неточность есть, – обратился он к Мору и взял протянутый карандаш.

Охранник, сделал пометку на бумаге и вдруг железная хватка Мора, рванула его вперед, втиснув между железными прутьями. Сильный удар лишил его сознания. Еще две секунды Мор сохранял неподвижность, а затем преодолел высокий забор и оказался рядом с обвисшим телом охранника. Подхватив его за пояс, Мор скрылся в темной аллее. Он отломил пушистую ветвь и бросил ее на тело охранника.

Дом виднелся ярким, но размытым пятном. Мор осмотрел поместья. По дорожке, обрамленной низкими кустами стриженного зеленого лавра, в сторону аллеи шли мужчина и женщина. Стали слышны смех пьяной дамы и визгливые возгласы. Затаившись за стволом дерева, гость из Нгоронгоро прислушался.

– Деньги!? Сколько сказал Хорь? Ха-ха-ха!..– спросила женщина и, обняв спутника за шею, откинув голову, засмеялась с надрывом.

Они остановились рядом с убежищем Мора, а женщина продолжала, но уже более трезвым тоном:

– Клиф, если вы рады, что я притащилась с вами в эту темень, то не за тем… Ха-ха! Хорь – хозяин, мой хозяин. Вам остаются только миражи и облака. Ха-ха-ха! – наклонившись вперед, она поперхнулась и внезапно прекратила истерику.

Ее спутник резко привлек ее к себе и сквозь зубы, холодно прошипел:

– Хорь – наш общий хозяин. Брось это, дорогая Теза…

Но она не теряла спокойствия и в ту минуту, когда он пытался увлечь ее за собой силой. Глядя полузакрытыми глазами на мужчину, женщина пробормотала:

– Не сходи с ума Клиф, кругом охрана, стоит мне крикнуть, как наверняка здесь окажется кто-то из парней Хоря. Ты ведь знаешь, Магириус Хорь не любит шутить, он вообще, ха-ха! Этого не умеет, вообще…

Она подняла руки, показывая, чтобы он ее отпустил. Но спутник, холодно улыбаясь, накрыл ей лицо ладонью и зло прошептал:

– Ты, дрянь, запомни…

Мор шагнул на дорожку. Перехватив взгляд женщины, Клиф обернулся, оттолкнул женщину. Она, поскользнувшись, упала на траву.

– Ты что недоносок, подслушивал нас?

Мужчина двинулся к Мору, который не реагировал на несколько пугающих движений нападающего.

– Ты решил скотина, что я так пьян, что и не двигаешься? Сволочь! – закричал мужчина и нанес, приближаясь, удар ногой в голову Мора. Но тот молниеносно уклонился, поймав ногу мертвой хваткой чуть выше стопы, рванул к себе и нанес снизу сокрушающий удар в лоб противника.

Затащив Клифа под кустарник, он подошел к женщине, сидевшей на земле и прикрывавшей плечи.

– Вы из охраны, да? Так я и знала, я говорила ему…А? Как вас… Проводите меня, милый мой. Пойдемте, выпьем! Ха-ха!

Она обвила шею Мора правой рукой, вновь откинув голову назад, начала болтать непонятную чепуху. Ночь легла на землю, и тем великолепнее смотрелись издали огни и огни ночной усадьбы, масштаб веселья на свежем воздухе. Слышались смех, возгласы и пение. Гости, изрядно повеселившись, постепенно разбредались по закоулкам поместья.

– Я иду с вами туда, – сказал Мор женщине.

– Куда же еще нам идти? – рассмеялась она.

– Можем ли мы с вами войти в дом? – спросил Мор, глядя в глаза дамы.

– О, вы шутник! И вы такой загадочный, точно дьявол! – Она вновь рассмеялась и добавила: – Хозяин говорил что-то о своих ребятах, но про вас я не слышала. Я благодарна ему за такую охрану. Знаете что, спаситель вы мой, пойдемте, там, на втором этаже есть комната, можно перекусить и выпить.

Они прошли наверх по переливающей светом белой мраморной лестнице и пересекли просторный холл с огромным красным ковром на полу. В комнате действительно стоял стол с яствами.

– Если вы не возражаете, я вначале поем, а пить буду позже, – предложил Мор.

– Конечно да, у каждого свой стиль, – игриво улыбнулась Теза.

Мор без слов съел все мясо, объем которого удивил женщину.

Смерть Магириуса Хоря

Магириус Хорь сидел за небольшим столиком на просторном балконе. Рядом расположились его партнеры, проверенные временем и обстоятельствами верные люди.

– Проще конечно сказать, что я нашел какую-то ясность в этом происшествии – говорил Хорь, – но не вижу, не представляю, кто те парни, что посмели напасть на Начальника.

– А вы? – обратился он к гладко выбритому мужчине, который безмолвно пускал струйки сигаретного дымы.

– Времена меняются, и видимо в обществе появился некто или нечто, что мы не заметили, – ответил он.

– Я пожил немало, – возразил Хорь, и уверен, это – одиночка, не глупец, а то, что мы его уже долго не можем вычислить, говорит о его достаточном богатстве. Надо посмотреть, что едят и крысы и певчие птицы…

Хорь обернулся и подозвал одного из парней в униформе стоявших у входа в дом.

– Пусть завтра же телевидение и газеты призовут народ на поиски подозрительного типа. Создайте приблизительный портрет и еще узнайте, какие новости из старых районов.

Отдав распоряжения, Магирус Хорь повернулся к собеседникам и продолжил разговор. Спустя несколько минут принесли мороженное, и тут же подошел к столику старик с папкой в руке. Он посмотрел на Хоря, тот кивнул.

– В старом городе обнаружено присутствие, на прошлой неделе, неизвестного. Он жил у одинокой старухи. Есть сведения, что владеет машиной красного цвета. Старуха и ее родственники в последнее время улучшили материальное положение. Она утверждает, что машина зеленого цвета. Господин Хот просил сообщить, что уверен – это верный след, – последние слова старик прошептал.

– О, это прекрасно!– глаза Хоря налились кровь, – найти бы тварь, и тогда…

Хорь замолчал. За многие годы впервые он стало преследовать чувство изматывающей тревоги. Они всегда давили и ломали непокорных страхом и силой. Он знал много способов унизить и уничтожить смелых и гордых, но сейчас все было иначе. В их мир вторгся некто смертельно опасный, и он шел по их следу.

Он взял полный стакан и, выпятив немного нижнюю губу, все выпил. Окинув потемневшим взором присутствующих, Хорь внезапно заорал:

– Всех подавим, передушим скотов! Ничего, ничего, увидим, увидим еще кто здесь хозяин, – и, ни к кому не обращаясь, повелел: – Проверьте охрану. Всех проверьте!

Обняв одну из подбежавших женщин, он предложил всем отправиться на ночлег. В комнате, куда привела его красотка, деля помещение на две части, стояла решетка из узоров, опутанная вьющимися растениями. «Полежи, я сейчас быстро приду» – шепнула дышавшему сквозь зубы Хорю женщина. «Я тоже с тобой!» – но руки Хоря поймали лишь воздух.

В коридоре, следя за мониторами и одновременно поглядывая на экран небольшого телевизора, сидел охранник. Телепередача была посвящена выступлениям комиков. Их показывали каждый день, согласно специальному указу Начальника. Периодически охранник внезапно выключал телевизор и прислушивался. Затем он совершал обход здания, держа руку на курке небольшого автомата с коротким стволом.

«Странные истории происходят, – рассуждал он, – раньше никто и не помышлял быть против партии манипуляторов. Всегда повсюду было спокойно, в достатке люди жили, по правилам. А теперь кто-то пытается убить главных людей в обществе».

Охранник полагал правильным и достаточным для счастья наличие еды, тепла, женщин, покровителя, гарантий государства и денег. Он был хорошим охранником. Иной раз случается так, что человек, который мало знает и не умеет глубоко чувствовать и переживать, бывает хорошим охранником. Голова его свободна и нет мыслей и сомнений, что возникают в одиночестве, у людей много знающих… Он очень терпелив в отведенных ему рамках. Зверь не сумеет рассуждать, но почувствует там, где охраннику не поможет интуиция.

Он в очередной раз включил телевизор, и вдруг показалось, послышалось, словно хлопок ветра, такой звук «к-ха…» Что-то скользнуло по холлу…

Взяв оружие на изготовку, охранник тихо зашагал по красному ковру. Огромный дом только начинал засыпать, были слышны слабые звуки. Он прислушался: тишина… «Верно ветер, – подумалось ему, – бестолочи внизу окна не закрыли».

Вернувшись к маленькому дивану, достал пачку сигарет и вынул длинную, с двумя золотыми кольцами сигарету.

Пронзительный, полный ужаса женский крик подбросил охранника вверх. Он побежал в сторону, где голосила женщина, и слышал, как наверх бегут другие охранники. Ударом ноги открыл тяжелую дверь спальни. На белой постели лежал окровавленный Магириус Хорь. В ту же секунду сбив охранника с ног, в комнату ворвалась вооруженная стража. Чуть с края, посреди комнаты стояла женщина с обезумевшим от страха взглядом. Не в силах унять дрожь она судорожно показывала в сторону постели.

Худой старик, исполнительный секретарь Магириуса Хоря, подошел к краю ложа и пошатнулся – горло Хоря было разорвано страшным ударом. Он резко обернулся к охраннику:

– Как это могло произойти?

Но охранник четко отвечал:

– Я не спал, да и войти в дом – это значит пройти мимо всех них, – он кивнул на десяток стражников.

– Я душ принимала, буквально пять минут назад, – сжимая руки перед лицом, женщина смотрела на исполнительного секретаря, – я не слышала никаких звуков.

В комнату вошел человек в черной униформе и, обращаясь к секретарю, осекся на полуслове:

– Найден сторож под…Что это?! – он с ужасом уставился на окровавленное ложе.

– Кто найден?! – переходя на крик, старик вцепился в него.

– Найден сторож, он жив, – испугано забормотал человек, – и убит один из гостей, господин Клиф. Его тело нашли под кустами.

– Дьявол вас побери, – секретарь нахмурил брови и отдал приказ: – Сообщить срочно в Комитет партии манипуляторов, Начальнику, господину Хоту и остальным, по списку. Ищите, ищите уроды, ищите. Обыскать все кругом! Допросить всех. Денег не жалеть...

Через полчаса одна из девиц, некто Теза, рассказала о своем ночном происшествии и неизвестном спасителе. Больше того, что незнакомец силен и очень красив собой от Тезы узнать не удалось. С ней решили поговорить завтра.

В то же время в старой части города старуха, ошеломленная приходом светловолосого из полиции, вместе со всеми слушала срочное сообщение об убийстве Магириуса Хоря. Не выдержав паузы, женщина обратилась к светловолосому:

– Вы считаете, что мой постоялец причастен к убийству советника Комитета развития?

– Познакомившись с ним поближе, я вам отвечу точно, – холодно ответил следователь. По телевизору начали передавать специальное заявление Комитета партии манипуляторов.

– Скажите, – светловолосый поправил прическу и уставился немигающим взглядом на лицо старушки, – он о чем-нибудь вас спрашивал?

Женщина не отвела взгляда, и неожиданно улыбнувшись, спокойно ответила:

– Да, спрашивал.

Следователь напружинился и порывисто спросил:

– О ком же?

– О Боге, – ответила она, – он спрашивал об оценке, что для нас Бог и что для нас мир, когда мы знаем, что есть предатели…

– Предатели? – Светловолосый задумался надолго. – Нет логики. За что здесь зацепиться? О Боге? Что его интересовало? В круг он не мог входить, человек со стороны… Наняли? – рассуждая сам с собой вслух, вновь обратился к старухе:

– Здесь останутся наши люди. Вам никуда не выходить. Продуктами вас обеспечат.

Нельзя забыть запах

Вытерев мокрое лицо, Мор бросил платок в урну и поспешил к углу здания. Он увидел автомобиль и рядом двух темнокожих парней. Оглядевшись, Мор быстро подошел и сел за руль. Пристально глядя на человека с бакенбардами, он протянул пачку денег. Потрясенный парень уставился на банкноты.

– Забудьте меня, – бросил Мор, оставляя запах горелой резины, автомобиль рванул с места и исчез за поворотом. Парни поспешили к Гино, чтобы оплатить его молчание и смерть собаки. Они понимали, – свяжись с полицией и этого нежданного богатства им не видать. Однако весь квартал сегодня будет знать историю овчарки, убитой одним ударом, этого никак не скрыть. Парни посовещались и решили рассказать полиции о схватке Мора и овчарки, а остального вообще не было.

В те же минуты в одном из домов в центре города в просторном кабинете сидели четверо и вели странную беседу. В большом кресле с перебинтованной головой полулежал Начальник. Он уже пришел в сознание, удивив врачей невероятной живучестью. Начальник молча слушал доклад Хота:

– Мы должны помнить, что наши дела неугодны многим и должны помнить об опасности в этой жизни. Кто-то вышел на наш след. Может быть, он знает о наших делах среди людей – это очень опасно. Надо начать охоту.

– Отказаться от нашего положения сейчас? – перебил его господин Исал, – Пусть каждый использует всех, кто в его подчинении, нам же не пристало быть ищейками.

– Не мешай и слушай, – отмахнулся Хот, – нельзя забыть запах, если нос не откушен. Он медленно повернул голову в сторону Исала, и, показав ряд зубов, разъяснил:

– Подчиненные – ничто, только мы можем почувствовать реальную опасность в подобной ситуации.

Все разом обернулись к Начальнику с немым вопросом, он начал кивать, соглашаясь с мнением Хота. Ему было трудно говорить, но он уже начинал задыхаться от злости. Если бы он мог рассказать им сейчас, каков был противник, но еще не вернулись силы после страшного удара Мора.

Четвертый, тихо слушавший беседу Бар Масагет, был хранителем тайных дел правительства всеобщего развития. Он сделал свое сообщение:

– Мы подготовили несколько ловушек. Думаю, неизвестный должен вернуться хотя бы раз в старый район, к этой старухе. Нас осталось четверо. Усилить охрану в регионах и центре, двойной эшелон. Выступления по телевидению делайте в записи. На встречах использовать двойников. Я лично допрошу старуху и этих всех белых, цветных и черных, мы выжмем из них все, что они скрывают. Надо – мозг из костей выдавим.

Начальник кивнул, давая знак расходиться. Все встали, прощаясь, господин Исал напомнил:

– Завтра похороны нашего брата, Магириуса Хоря. В полдень его встретит земля. Не исключено, – он посмотрел в сторону Бар Масагета, – что там мелькнет след нашего врага.

– Мы думали об этом, – сказал Бар Масагет, – поймав след, не упустим добычу.

И они, все четверо, пригнув головы, захохотали дикими голосами.

Сорок метров до прощания

Главная площадь столицы была заполнена народом. Военные оцепили все прилегающие к ней улицы. Кладбище располагалось рядом с древней стеной в центре города. Здесь хоронили только известных смертных. Общество неоднократно пыталось отдавать мертвых земле за городской чертой, а живым оставить город, но ничего не получилось. Тщеславие оказалось сильнее смерти. Было решено оставить в силе традицию, сохраняющую иерархию умерших.

На самой высокой могиле стояли четверо – Начальник с перебинтованной головой, Бар Масагет, Хот и Исал. Бар Масагет чуть выдвинулся вперед и заорал в две сотни микрофонов установленных перед ними: «Друзья, его убили вместо вас! Вы прощаетесь со святым, потому что убит советник Комитета! Святое надо беречь. За святое надо отомстить!»

– Смерть! Смерть! Смерть! – троекратно проревела огромная толпа. Начальник еле заметно кивнул и Бар Масагет взмахом руки отдал команду начинать ритуал.

В одно мгновение площадь заполнил грохот и дробь сотен барабанов. За несколько веков, общество пришло к унификации звуков на церемонии похорон особо важных персон. Простота и эффективность барабанов, от которых долго отказывались, оказалась самым убедительным сопровождением. В свое время Магириус Хорь назвал это решение самым толерантным в сфере межэтнической унификации. Многие страны, практически на всех континентах, стали следовать подобным ритуалам.

Ярко-синий гроб с телом Магириуса Хоря пронесли по кругу перед лицами тысяч людей. Затем процессия направилась к свежевырытой могиле. Могила была трехсторонняя, клинообразной формы. Гроб ставился по правилам на холмик извлеченной земли и после всех обрядов сталкивался по наклонной, ногами вперед. Этот новый обряд похорон был введен Комитетом партии манипуляторов. Он олицетворял ненасильственное принятие смерти в свободном государстве.

У могилы четверо могильщиков ждали сигнала. Гроб установили, все отошли назад и к месту погребения направился, для прощания с Магириусом Хорем, советник Комитета Пейд Исал. Он в полной тишине прошел сорок метров, встал сбоку от гроба на колени и положил на него голову, словно прислушивался. Исал вдруг махнул рукой, подавая могильщикам знак, чтобы они отошли в сторону толпы. Издали всем был виден этот взмах руки. Один из могильщиков что-то подправил рядом с коленопреклоненным Исалом. Исал кивнул головой, а затем застыл над гробом. Последний могильщик присоединился к толпе.

Обряд похорон строго регламентировал прощание в пять минут, не более. Прощались в таких случаях с покойным только советники Комитета. Но прошло уже семь минут, а Исал не вставал. Начальник встретился с настороженным взглядом господина Хота:

– Не долго ли он прощается с нашим другом? Или его печаль больше памяти о нас?

Хот, соглашаясь с ним, кивнул головой, и показал своему телохранителю взглядом в сторону могилы. Телохранитель, делая вид, что это часть церемонии по прямой линии зашагал к гробу. Он прошел на метр дальше застывшего Исала и четко сообщил: «Господин Исал, вас ждут»».

Однако ответом было лишь молчание и слабое дыхание толпы. Резко обернувшись, телохранитель увидел бледно-серое лицо советника Комитета, глаза которого уже заволокла пелена смерти. Небольшое темно-красное пятно выделялось на небесной обивке гроба. Под подбородком виднелась темная рана. Смерть наступила от удара в горло.

Мор выбрался вместе с бригадой могильщиков через оцепление. По традиции последние не закапывали могил, а это делала толпа – каждый кидал землю руками, сменяя друг друга. В раздевалке небольшой мастерской, расположенной в здании рядом с площадью, лежал только что пришедший в себя могильщик. Он так никогда и не узнал, кто и за что его так сильно ударил по затылку. Но он не знал главного – скоро его начнет искать полиция всей страны…

Облачившись в черный костюм, Мор еще раз просмотрел адрес в записной книжке и поехал за город к новому знакомому, которому должен был вернуть автомобиль.

Снизив скорость, он свернул с трассы и направился по пустынной дороге к видневшейся белой крыше. Большое поместье семьи Кроу лежало в низине.

Семья Кроу

Он остановился у ворот, еще раз прочитал адрес на указателе лимонного цвета и медленно въехал на территорию, где надеялся немного передохнуть.

Сообщив агенту хозяйства о цели визита, Мор вынужден был ждать, пока о нем сообщат хозяевам. Вскоре агент жестом пригласил Мора проехать прямо к дому. На балкон вышли Кроу и его две сестры. Помахав руками, обе со смехом побежали вниз. Мор протянул Кроу руку, и слегка поклонившись его сестрам, сказал:

– Дела были сильнее меня, поэтому я так долго использовал вашу машину.

– О! О чем речь? – Кроу коснулся плеча Мора, – пойдемте наверх, мы рады вашему приезду.

Расположившись в просторном зале, за невысоким столиком они начали расспрашивать Мора.

– Простите, вы, наверное, много работаете? – спросила одна из сестер Кроу. Отпив маленький глоток сока, Мор посмотрел в глубину красивых синих глаз.

– Это, видимо, можно назвать работой, – ответил он.

– Брат рассказывал, как вы помогли ему. Мы благодарны вам, очень, – вторая сестра смущенно улыбалась, – Как вас зовут?

– Мое имя – Мор …

Все трое Кроу переглянулись, синеглазая была первой:

– Вы сказали Мор? Кажется, давно это было, в истории был какой-то Мор, кажется реформатор…О!

– Что такое «реформатор»? – спросил Мор.

Удивленно посмотрев на него, несколько растерянно Кроу объяснил:

– Ну, это человек, который все изменяет, он думает, что люди живут не так… Он, как бы исправляет настоящее и очень решительно.

Мор немного задумался и промолвил:

– Я тоже в чем-то реформатор.

Постепенно разговор их стал касаться разных сторон жизни. Немного расслабившись, Мор почувствовал, что впервые за долгое время его не раздражает чужой смех. Это были родственные души, простые и добрые существа.

Он не забывал, что его ищут. Необходимо было найти причину, чтобы они попросили его остаться, хотя бы переночевать.

– А вы говорили, у вас есть спортивный зал? – он обратился к Кроу.

– Да, – ответил тот. Синеглазая сестра подхватила, – Наш брат, и его друзья скоро будут ночевать там! – обнажая жемчуг великолепных зубов, девушка объяснила Мору:

– Бокс – это главная любовь нашего брата.

Они все направились вниз по лестнице. Мор успел заметить, что автомобиль, куда-то отогнали, и во дворе ее нет.

Спортзал был выкрашен в белый цвет. Здесь висело множество боксерских груш различной величины и формы, по углам стояли тренажеры. Кроу, нацепив маленькие красные перчатки, обрушил град мощных ударов на большой, кожаный мешок.

– Он чемпион округа! – гордо сообщила вторая сестра.

– Вы не любитель бокса? – весело спросил Кроу.

– Не знаю, но думаю, я могу это…

– А вы попробуйте, – синеглазая беззлобно протянула Мору пару белых боксерских перчаток.

– Хорошо, – согласился Мор и добавил – если вы успеете нанести мне два удара, значит, я проиграл.

На лице Кроу появилось выражение крайнего разочарования и все вдруг невольно засмеялись.

Лица мужчин стали серьезными. Кроу сделал пару ложных выпадов, но Мор, стоявший боком к нему, был неподвижен… «Либо что-то умеет, либо ничего и блефует», – подумал Кроу и вдруг мгновенный и жесткий удар в голову обрушил его на пол. Сопровождаемый криками сестер, Мор похлопал облитое холодной водой лицо Кроу, но тот пришел в себя окончательно лишь через три минуты. Кроу с недоумением покачивал головой, молча глядя покрасневшими глазами в сторону.

– Если хотите, я могу научить вас секрету такого удара, – Мор прикоснулся к плечу Кроу, – но я свободен только эту неделю, затем дела позовут меня.

– Я и так предполагал предложить вам остаться, а сейчас! Так ведь и не понял, как вы ударили. Это невероятно…

Мор сел, слегка поджав кисти рук. Любопытная синеглазая попыталась коснуться его руки.

– Я обратила внимание, невольно обратила внимание на вашу странную манеру держать руки. Почему вы так их держите?

– Это просто так, они немного болят, – вновь спокойный взгляд Мора словно коснулся ее лица…

– У меня большая просьба к вам Кроу, – Мор чуть склонил голову набок, – пусть наши занятия будут на некоторое время тайной. Хорошо?

– Именно этого я и сам желал бы в первую очередь, – сказал Кроу, с иронией глядя на сестер. Но те, усмехаясь в ответ, заверили мужчин:

– Мы разболтаем всему свету, если только господин Мор, проиграет тебе бой, так же быстро, как ты ему!

Поздно ночью, сидя в своей комнате напротив телевизора, Мор внимательно слушал каждое сообщение. Диктор говорил с волнением:

«…Завтра в Каш-Та состоится чрезвычайный совет Партии манипуляторов. Лидеры свободы обсудят последние события в стране и вынесут решения. Убийцы и подонки появились в нашем обществе извне и обязанность каждого – помочь в поисках наших врагов и их уничтожении». Это сообщение, слово в слово, передавали по всем каналам через каждые двадцать минут. Выключив телевизор, Мор лег на пол и потянулся. Вскоре ему приснился удивительный сон.

Дорога в Каш-Та

…Степи Нгоронгоро тянулись в мерно плывущей линии горизонта. Темные, блестящие на солнце спины антилоп манили к себе… Волны жаркого воздуха плыли над желто-зеленой травой, и стая разбрелась по саване. Он лежал у сухого кустарника и сладкий сон обволакивал мозг… Из норы рядом показался маленький щенок грязно-рыжей окраски. Он уставился на Мора, черные глазенки его на миг расширились и он смешно, неуклюже завалился набок. Щенок взвизгнул и скатился снова в нору. Глаза Мора пару раз медленно сузились и он, не открывая их больше, заснул…

Сидя утром за завтраком, Мор спросил Кроу о том, где находится место Каш-Та. Кроу в свою очередь поинтересовался:

– Надеетесь помочь Комитету узнать, кто убийца?

– Да, я думаю им пора узнать, кто убийца, – спокойно ответил Мор.

– Может быть, съездим в город, – предложил Кроу, – мне надо привезти один груз, машину я уже арендовал на два дня. А вечером мы могли бы позаниматься в спортзале.

– Я согласен, но мне придется в город отлучиться, и решить некоторые проблемы, – ответил Мор.

– Прекрасно, – Кроу направился к гаражу, а Мор задумался, глядя на крышку канализационного люка. Подойдя ближе уцепившись за выступ, приподнял чугунную крышку. Внизу отдавая сырым, неприятным запахом шумела вода. Он осторожно опустил крышку и вернулся к грузовику Кроу.

– Даже здесь появились охранники, – Кроу кивнул, указывая Мору в сторону, где у двух автомобилей стоял группа людей в маскировочных костюмах. Застывший взгляд Мора выражал тревогу, им был определен план действий, и встреча с военными могла все нарушить.

– Ин-н-т-тересные люди, – он обратился к Кроу, умышленно растягивая слова, – вместо того, чтобы спать, они вышли на охоту. Я же с удовольствием подремал бы часок-другой.

Кроу засмеялся, сказав, что эти охранники действительно большие любители поспать и предложил Мору:

– А знаете, здесь в кабине есть вполне удобное спальное отделение, забирайтесь туда, во всяком случае, около часа поспать успеете.

Они проехали не более сотни метров за воротами, как Мор почувствовал остановку грузовика. Послышался голос Кроу:

– В чем дело, лейтенант?

И в ответ: – Проверка. Куда и зачем вы направляетесь?

– В город за товаром.

Наступила пауза. Послышался голос охранника:

– О, да вы военный! Вам повезло, приказано пропускать только военных. Гражданским лицам запрещено использовать автомобили до конца поисков.

– М-да, – Кроу засунул документы в карман, разглядывая вооруженный отряд, – и долго будет продолжаться эта радость?

Не приняв его шутки, патрульный хмуро пробурчал в ответ, что пока не найдут преступников, чрезвычайный режим не отменят.

Вскоре они прибыли к месту, договорились о встрече и расстались. По безлюдным, узким улочкам Мор добрался до окраины старого района. Где-то невдалеке отсюда, приблизительно в двух километрах, находился Каш-Та… Не могло быть и речи о том, чтобы добраться туда незамеченным. Он достал из бокового кармана небольшую книгу, которую позаимствовал в большой библиотеке семейства Кроу. На сложных схемах городской канализационной сети не было никаких направлений на Каш-Та.

– Надо идти по крайней ветке, – Мор рассуждал вслух, – и там должно быть подключение. Он прошел по пустынному шоссе и обнаружил метрах в двадцати на обочине люк канализационного колодца. Внимательно оглядевшись, быстро сдвинул крышку в сторону и спустился вниз. Тонкие щели люка пропускали тусклый свет, ржавые железные поручни были мокрыми и холодными. Мор отвязал от пояса черный пакет и достал одежду из тонкой полимерной пленки. Он переоделся, аккуратно сложив свой костюм в пакет.

Вода бежала по бетонному дну. Он присел, вглядываясь в беспросветную даль трубы – ее диаметр был вполне пригоден для задуманного путешествия…

Опустившись на колени в грязный поток, он двинулся по течению и исчез из виду. Темень проглотила его. Единственным звуком было лишь журчание воды тяжелый, мерзкий запах которой пропитал бетон и землю. Постепенно Мор начал различать очертания канала, стал замечать соединения других, меньших по диаметру труб. Два раза он смог передохнуть – попались большие колодцы. Преодолев около километра, Мор почувствовал, как пот стекает по всему телу и по спине разливается горячей волной сильная боль. Он стиснул зубы, и на минуту затих.

В некоторых местах вода буквально захлестывала его, но он вытягивал тело вперед, отталкиваясь руками от стен трубы, и продвигался в зловонной массе. Все сообщения и врезки с каналом, как он заметил, были справа. Наконец нашел место в канале, где из черного большого пятна шел поток, создавая на поверхности волну. Передвигаться стало труднее. Проход здесь был узким, и воды шла навстречу. Мор, преодолевая нестерпимое желание впасть в забытье, оглашал замкнутое пространство низким хриплым звуком. Он потерял чувство времени, но продолжал ползти. Вскоре стал различаться слабый просвет впереди. Он дополз к нему и оказался в необычно просторном и чистом колодце.

Уцепившись за проржавевшую скобу и подтянувшись повыше, нашел крохотное отверстие под верхним кольцом колодца Стала видна только плохо различимая земляная насыпь и забор из белых плит. От колодца в сторону вела узкая горловина, он с трудом пробрался в нее.

Изгибая тело словно змея, пополз. Мутная вода прибывала, захлестывая глаза. Он ободрал плечи и оба колена до крови. Наполнив одежду из пленки, вода почти вдвое увеличила вес тела. Через двадцать минут Мор добрался до нового колодца. Он был в высоту не более полутора метра и настолько узкий в диаметре, что пришлось буквально по сантиметру, перевернувшись, выбрался из горловины. Было темно, но сверху можно было заметить черный квадрат. На ощупь определил, что это пластмасса. Это была территория резиденции в Каш-Та.

Немного передохнул и услышал, вначале неясные звуки, которые приближались медленно, затем удалялись. Он приподнял тело и, повернув голову набок, прижал ухо к крышке. Услышал шаги – они приближались, вот коснулись поверхности люка, и звуки удалились, постепенно затихая…

Мор задумался, надо было все тщательно просчитать. Где он? Кто над ним? Будет ли это вторжение в мир, где лицедеи смотрят представление лицедеев, правильным для него? Быть может уйти и стать наблюдателем? Разве клятва, данная однажды, становится замком, который висит на цепи, опутавшей твои ноги, когда ты тонешь? Мир лицедеев с этими неизбежными «вчера», «сегодня», завтра», кому он нужен? Разве ты не знаешь, что завтра нет, а есть только прыжок, долгий, на большой скорости, с широко раскрытыми глазами, хохотом и удачей? Но… послышались новые звуки.

Прижавшись ухом, он слышал не только четкие шаги приближающегося человека, но и по его размеренной поступи, глухому эху его шагов представил, что там, сверху. «Это длинный коридор, а это сторож, охранник, исполнитель! Он ходит из конца в конец»! – Мор обрадовался ясной догадке.

Переждав необходимое время, поднял люк. Вдоль белых освещенных ярчайшим светом стен удалялся охранник. Посмотрев в другую сторону, Мор сразу определил, что его колодец находится как раз в середине коридора. Он быстро опустил крышку и стал ждать.

Прислушался, шаги приближались. Тело его напружинилось, кисти рук вытянулись, и немигающий взгляд застыл в темноте. Охранник был в пяти метрах, руки Мора прикоснулись к крышке, как вдруг в конце коридора послышался шум. Мор затих душой и телом. Шаги приблизились и прямо над собой он услышал:

– Господин Хот, вас ждут Начальник и Бар Масагет.

Охранник полминуты стоял сверху, не заметив при разговоре, как придавил на место крышку, поправить которую снизу Мор, при всем желании не мог…. И вновь чуть слышно стали обозначаться его шаги. Мор стал ждать. Он приближался, все ближе и ближе и как только ноги сторожа перешагнули через люк, Мор резко откинул крышку назад, и мертвой хваткой вцепившись в ноги охранника, рванул их на себя. Не успев вскрикнуть, охранник ударился со всего маху лицом об пол и потерял сознание. Стремительно выбравшись из колодца, Мор быстро отцепил от руки черный пакет и вслед за ним скинул тело врага вниз. Прикрыв крышку, бесшумными прыжками бросился к двери из красного дерева. Он оглянулся – кругом никого…

Мор постучал в дверь.

– Войдите, полковник, – послышался голос. Он постучал сильнее. К двери кто-то подошел, ругаясь, были слышны слова: «Что за безмозглые создания кругом?».

Дверь распахнулась, и через мгновение черный коготь на правой руке Мора вонзился в глаз Хота, а левая рука, разорвав щеку, нанесла противнику удар в висок. Мор ворвался в зал, отталкивая еще не рухнувшее тело Хота. За огромным полированным столом сидели Начальник и Бар Масагет. Лица их были поражены ужасом. Мор оскалился, словно зверь и сгорбился. Из его изодранного костюма выплескивалась кровавая вода, и тело казалось покрытым сплошными рванными, черными волдырями. В следующее мгновение, совершив сильный рывок, Мор проехал на животе по полированному столу и врезался в потрясенных врагов. Он коротким ударом опрокинул Бар Масагета со стула и впился руками в горло Начальника. Выпучив глаза, тот зашелся красной пеной. Обнажив длинные желтые зубы, Начальник несколько раз рванулся из стороны в сторону и они с Мором упали на пол.

Начальник схватился за рану на животе, и новый сильный удар перебил ему переносицу, вдавив кость внутрь. Грузное тело судорожно дернулось и начало вытягиваться …

Мор посмотрел в сторону Бар Масагета, который широко раскрыв глаза, оперся на локти и пытался встать на ноги. В руке у него был пистолет, он три раза выстрелил наугад, но ничего не видел, и водил оружием по сторонам. Мор, не дыша, приблизился к нему, и, приподняв большую вазу, ударил Бар Масагета по голове. На белом ковре стало расплываться багровое пятно.

Мор быстрым шагом двинулся по коридору и на мгновение задержался у окна. На улице, в одном автомобиле двери были открыты и водитель, небрежно отставив в сторону ногу, дымил сигаретой. Пробежав стремительно двадцать метров, Мор достиг цели и швырнул водителя так, что тот перевернулся воздухе.

Оказавшись за рулем, Мор надавил на педаль, и дико взвизгнув, автомобиль устремился к воротам с большой красной эмблемой. В сторону улетел солдат, затем второй, сорвалась с петель одна сторона ворот, другая рухнула и Мор начал быстро удаляться от Каш-Та. На заднем стекле вдруг появились две большие снежинки – кто-то успел дать вдогонку пулеметную очередь. В это время с территории резиденции в погоню уже выезжали несколько грузовиков с военными, один из которых на полной скорости переехал распластавшегося в пыли водителя правительственного лимузина.

В воздух поднялось полсотни вертолетов. Лидеры общества были мертвы, но программа действий, заложенная ими, жила. Мир людей, управляемый идеями и надеждами завтрашнего дня, продолжал свою прежнюю жизнь. У Мора больше не было врагов, но он был врагом.

Машина неслась по трассе. Увидев правительственный лимузин, первое время патруль на дорогах освобождал дорогу. Успевшие получить сигнал тревоги встретили Мора градом пуль, но бронированный автомобиль защитил его.

Он свернул в сторону, петляя по незнакомой дороге, стал забираться все выше и выше, в лесистые горы. Слух его уловил приближающийся гул. Внезапно в небе обозначился силуэт вертолета, под ним мелькнула вспышка и в метрах десяти над головой Мора, раздался сильный взрыв. На дорогу скатились обломки камней.

Чувство ненависти захлестнули Мора, на руках запеклась своя и чужая кровь, мешая держать скользкий руль. Вертолет снова приблизился, и Мор безошибочно определил: пора! Он резко затормозил и вновь дал полный газ. Наводчик на долю секунды замешкался, а вертолет уже прошел мимо цели. Скалы мешали вертолету зайти сзади, но вскоре появились еще четыре вертолета. Они открыли огонь по автомобилю…

Подброшенный взрывной волной лимузин перевернулся и съехал в глубокий овраг. Из окна появились черные руки Мора, лицо его было окровавлено.

Взгляд, брошенный в небо, был полон ярости, он судорожно сжал кулаки. Пригнувшись, Мор побежал вниз. Два раза обжигала волна взрыва, но он вставал и продолжал бег. Затем, затаившись возле высоких кедров у каменной скалы, стал ждать. Вертолеты продолжали поиск, хаотично поливая лес пулеметным огнем и обстреливая осколочными снарядами.

Мор спрятался под крону дерева и стал стягивать с ног липкую от крови обувь. Он стянул остатки пленки, заменявшей одежду, и почти обнаженный почувствовал сумасшедшее блаженство от прохлады.

В тот же миг до него донеслись лай собак и крики солдат, слева за макушками деревьев остановилось несколько грузовиков, из которых высаживались люди в камуфляжной форме. Его окружали плотным кольцом. Прошло немного времени и справа, снизу послышался шум – цепочка охранников с автоматами осторожно поднималась по узкой тропе. Мор стиснул большой камень и, с силой столкнул его в сторону идущего впереди человека. Камень, ударив в грудь, сбил солдата с ног, он повлек за собой еще двух и они с криками упали на головы солдат, взбиравшихся следом, и вся группа сорвалась вниз.

В тот же миг раздалась пулеметная очередь, и плечо Мора обожгла сильная боль. Он упал, цепляясь руками и ногами за землю, пополз. В скале наверху виднелась темная впадина, он приблизился к ней и увидел, что она ведет в небольшой проем – вход в какую-то пещеру. Тело Мора скрылось в ней.

Черная пещера и далекий свет

Мор стал различать далеко впереди странную точку света и почувствовал, как навстречу дует нежный теплый ветер. Кровь стекала по запястью, и мокрая ладонь скользила по камню.

Сзади послышался лай собак и крики людей. Гулкое эхо пещеры разнесло повсюду пересвист пуль. Преследователи посылали наугад в черное пространство автоматную очередь за очередью. Вдруг все затихло, и Мор услыхал приближающийся лай и рычание собак. Лицо его исказилось, жуткий вой сотряс пещеру. Испуганные солдаты, обступившие черный вход пещеры видели, как из неё, поджав от страха хвосты, бегут служебные псы.

Пять человек с баллонами на спине, с какими-то шлангами и трубками устремились в пещеру. Мор различал силуэты преследователей и сумел вовремя затаиться за выступом. Внезапно сноп ярчайшего пламени осветил свод подземного мира – солдаты с огнеметами поливали все налево и направо огнем.

Пригнувшись, почти распластавшись, он уходил от погони, точка света впереди не увеличивалась, словно с каждым его шагом удаляясь… «Долгий путь», – мелькнула вдруг мысль.

В пещере было несколько ответвлений и сложных ходов. Огонь вспыхивал в разных местах, но интуиция, чутье спасали Мора. Однако силы начали понемногу оставлять. Он прижался спиной к небольшому углублению и затаился.

Рядом появился преследователь, в свете очередного огнеметного залпа Мор увидел его лицо, руки и баллоны на спине. Спустя три секунды он ударом камня убил преследователя, превратив его лицо в кровавое месиво. Противник еще дергался, когда Мор сорвал с его спины аппарат и взял ствол огнемета в руки.

Он замер, присев на корточки за большим камнем.

Вскоре появился еще один преследователь, который наткнулся на тело убитого и, осветив его фонариком, стал кричать:

– Быстрее сюда! Ко мне!

Появились еще трое.

– Он охотится за нами! Аппарат исчез, видите?! – в панике завопил одни из них.

– Заткнись! Я – полковник Манту Нехай, и это моя охота, и я добычи не упущу! Жгите все вокруг огнем! Он где-то здесь, – офицер направил ствол пистолета на паникера. Но они не успели сделать и шага, как сноп пламени ударил им в лицо. Крики боли и ужаса заполнили подземелье.

Мор бросил огнемет и рванулся в сторону светлой точки. Через некоторое время он услышал новых преследователей, которые пытались потушить остатки тлеющего мундира на теле полковника.

Пуля задела и срезала палец на руке. Тяжело дыша, прижимая руку к груди, Мор короткими перебежками уходил от погони. Еще одна пуля пропорола мякоть бедра на левой ноге. Мор упал.

Тревога стала оставлять его. …Волны, горячие волны… Волны горячего воздуха и прозрачное небо Нгоронгоро…

Он вполз на какую-то удивительно гладкую поверхность и обнаружил, что это четырехсторонний канал из белого, словно полированного камня. Впереди призрачным светом мерцала светлая точка. Непонятно откуда, по стенам скользил мягкий свет и исчезал. Мор не чувствовал своего тела, но краем глаз видел, что он ползет и все же движется вперед. Исчезали звуки, и мерк свет, словно закрывался занавес.

Незаметно наступила тишина, и непреодолимый сон стал окутывать сознание Мора. Он уткнулся почерневшим лицом в белый, прохладный мрамор. Слабая улыбка обозначилась на губах и его приняла волна приятной невесомости. Так удивительно он уснул…

Edit
Pub: 28 Aug 2018 10:05 UTC
Views: 1625